— Уже здесь, орел? — обратился он к офицеру с литой спиной и, кивнув на приветствие сестры, стремительно прошел в палатку.
Сафронову пришлось последовать за ним.
— Ну, что у вас тут происходит? — меняясь в лице, спросил корпусной. — Не успели отоспаться — уже кобелей принимаете.
Грубость резанула Сафронова по сердцу. Он тотчас вспомнил, как и ему с трудом удалось тогда вырваться к жене. Он сказал:
— Я разрешил встречу.
Корпусной неодобрительно поджал губы, и неизвестно, чем бы окончился этот разговор, но в это время из тамбура появилась Люба.
— Здравия желаю, — сказала она, прикладывая руку к пилотке-лодочке.
Корпусной кивнул.
— Наводите порядок. Готовьтесь. Эта формировка ненадолго.
Он стремительно удалился, как будто и в самом деле спешил за короткий срок уладить все свои дела.
Сафронов поднял глаза и засек одобрительный взгляд сестры.
— Слышали? Потихоньку наводите порядок.
Он поймал себя на том, что уже не рвется в дело и не возмущается вялостью и равнодушием товарищей. «Быстро же меня уломало».
Ему захотелось побыть одному, походить, подумать. Он свернул в сторону от своей палатки, чтобы опять же не помешать Стоме. Но и там, возле хирургии, и неподалеку от эваковзвода он увидел посторонних людей и радостных сестер с ними.
«Прямо какое-то паломничество. И откуда они вдруг появились, эти гости?» Он вспомнил грубые слова корпусного и возразил вслух:
— Тут все чисто. На краю смерти. А вернее — на виду у смерти.
Он живо припомнил Галинку и попытался представить себе дочь, которая уже делает первые шаги по земле и которую он еще ни разу не видел.
«Повидать бы их хоть одним глазком».
— Валентин Иванович!
Сафронов опешил. Перед ним стояла Галина Михайловна, а с нею высокий и стройный майор с орденами и медалями на груди.
— Вот познакомьтесь с Сережей. Я ему только что о вас рассказывала, о нашей ночной поездке, — добавила она с мягкой улыбкой.
Мужчины представились и пожали друг другу руки.
«Все люди, все человеки, война — войною, а жизнь свое требует», — размышлял Сафронов, рее больше углубляясь в лес.
И опять тоска завладела им. Он не захотел ей поддаваться и решил навестить друга.
Он застал Штукина за необычным занятием — тот сидел на носилках и бинтовал дужки своих очков.
— Похудел. Сваливаются, — объяснил Штукин.
Сафронов сделал шаг к нему.
— Не подходи, пожалуйста. Из меня все еще эфир выходит.
— Тогда выйдем, — предложил Сафронов.
Напротив палатки, шагах в десяти, стояли две молодые березки. В наступающих сумерках они ярко белели, будто сами излучали свет.
