— Не в том плане, — пояснил Штукин. — Скажут: бессюжетно. Пружины нет.
«Он в своем репертуаре», — подумал Сафронов и ради приличия спросил:
— Да кто скажет?
— Найдутся деятели, великие знатоки…
— Ты не об этом думай. Ты ни о чем сейчас не думай.
— Не спится.
— Хочешь, я с комбатом или с замполитом поговорю?
Штукин покачал головой.
— Ну, тогда спи. Это сейчас самое главное.
Сафронов подождал, но Штукин больше ничего не сказал, и он ушел с грустной мыслью: «Мне бы самому не свалиться. Я должен, во что бы то ни стало должен выдержать…»
Он вернулся в палатку Стомы и начал руководить очередностью подачи раненых в перевязочную. Он снова почувствовал слабость в ногах и, чтобы не свалиться, на этот раз ухватился за мачту. В таком положении его и застал капитан Чернышев.
— Дядя Валя!
Сафронов не узнал его голоса и самого Чернышева не узнал, так он похудел за последнее время. Один нос торчал. Оказывается, у него большой нос.
— Дядя Валя, проснись. Ложись по-настоящему спать. Отбой. Все, говорю. Оставь дежурного — и всем спать.
Появился Кубышкин на своих кривых ногах.
— Я, значит, подневалю, а что?
— А раненые? — еще не веря в то, что поступление кончилось, спросил Сафронов.
— Так все. Корпус на прикол, на формировку, значит.
Сафронов добрел до заднего тамбура и, не раздеваясь, не разуваясь, не снимая халата, свалился на чью-то брошенную на землю шинель.
Его разбудил звук мотора. Он думал, что это во сне, но машина гудела над самым ухом, и земля слегка дрожала от этого гудения.
— Кого привезли? — спросил Сафронов, еще не открывая глаз.
Никто не ответил.
Тогда по старой военфаковской привычке одним рывком он встал на ноги. (Бывало, им все время хотелось спать. Поднимались они трудно. Вот тогда и научились подниматься рывком. Сразу после команды, не раздумывая ни секунды, р-раз — и на ноги. А когда ты на ногах, сон уходит.)
— Кого привезли? — повторил Сафронов, входя в палатку.
— Это, товарищ гвардии… это, товарищ капитан, просто приехали. К нашей сестричке это.
У машины лицом к Сафронову стояла, вся сияющая, Стома и, спиной к нему, незнакомый офицер. Сафронов запомнил его литую спину.
Сафронову тотчас вспомнился приезд жены к нему на военфак, и сладкая боль охватила его. Он повернулся, чтобы пойти в лес и не мешать приятному свиданию.
Подняв голову, он обратил внимание на вершины берез. Они горели необычным огнем. Солнце зашло за горизонт, но последний луч успел зажечь вершины.
Далеко отойти Сафронову не удалось. Загудела вторая машина и резко остановилась у самой сортировки. Из запыленного «виллиса» привычно выпрыгнул корпусной врач.
