— Ну, знаешь…
— Знаю, потому и говорю. И в ППГ отправляют, и команды выздоравливающих организуют… в пехоте.
Сафронов замолчал, понимая, что у Штукина преимущество, у него действительно больший опыт, не одна операция за плечами.
— Ты уже свой вклад внес, — примирительно произнес Штукин. Он снял очки, прищурился. — Не горячись, я тебя очень прошу, — продолжал Штукин. — Есть, конечно, еще некоторая несработанность. Это естественно. Мы впервые все вместе. Но это все утрясется, войдет в норму, в нужный ритм. У меня вот другое горе. Просто не знаю, что и делать.
— Что такое? — встрепенулся Сафронов.
— Да просто неловко, но тебе, как другу, признаюсь: не переношу эфира. До суток еще ничего, а дальше… Вот такая странная аллергия.
— И в самом деле странная, — согласился Сафронов.
— Я и сам не ожидал. — И Штукин в деталях рассказал всю свою эпопею.
— Так, может быть, тебе объясниться с ведущим? — посоветовал Сафронов.
— Не получается. Нет, не получится, — повторил Штукин и после паузы сообщил доверительно: — Если судьба сложится так, что я выживу, — займусь наркозом. Это будет новый наркоз — наркоз будущего. Достаточно человечеству психологических травм. Операции по крайней мере должны проходить безболезненно.
— А сейчас?
Штукин по привычке тряхнул головой:
— Сейчас болезненно, с последствиями… А нужно… Я еще не знаю что. Но требуются различные анестезии и обезболивания для разных операций, если хочешь, для каждого человека — свой наркоз. Ведь всякий человек по-своему воспринимает боль: это зависит от эмоциональности, от его состояния, от силы воли, от целого комплекса факторов. В настоящее время мы этого не учитываем, а должны считаться.
Сафронов слушал и в душе восхищался своим другом: «Вот ведь о чем… Вон куда заглядывает. Ему место в клинике, а не здесь… Эх, война! Сколько она перепутала жизней, скольким сбила карты…»
«Очень огорчительно, — в то же время думал размечтавшийся Штукин, — что сейчас нельзя заняться этой темой. Не те условия… А тема стоит того, чтобы ею заняться всерьез…»
В этот миг кто-то легонько стукнул по дереву. Оба вздрогнули и отпрянули от ствола. Стук повторился, часто и ритмично.
— Дятел! — воскликнул Сафронов.
Оба вскочили и, задрав головы, начали искать глазами птицу.
— Вон он, — показал Сафронов.
Штукин протер стекла, надел очки, подтвердил!
— Вижу.
— Вот работает! И война нипочем, — восхитился Сафронов.
— Война войною, а жизнь идет, — сел на своего философского конька Штукин.
