Именно так Мишку прозвали в детстве: «ящеренок несчастный».
Иван помнит Мишку чуть ли не с самого дня рождения, помнит, как эта кличка появилась. За столом сидели, обедали. Мишка кусочек получше из общего чугуна вытащил.
— Скидай обратно, — прогудел дед Федор, который называл себя по-старинному, по-церковному — Феодор.
— Эт я для тебя, деда, — не растерялся Мишка, опасаясь удара в лоб дедовской деревянной ложкой.
— Вот ящеренок-то, — прошептала старшая сестренка Луша. — Хвост-то оставит, а сам дёру.
«Да, ловкий, — вздохнул Иван. — И жизнь у него гладко идет, по мягкой дорожке. А вот у меня… у меня она по ухабам да по колдобинам…»
Учение ему пришлось прервать. Отец плотничал, срубы по всей округе ставил, он, Иван, по дому помогал.
— Вот ведь незадача какая выходит, — ворчал дед Федор, сочувствуя внуку, — учение к пользе. Я вот церковно-приходску школу окончил, а тебе-то надо повыше. Советска власть права дала. Да што делать, собачья отрава. Отцу-то подмогнуть надо.
«Подмогал» Иван, тянул всех по очереди. А сам среднюю школу закончил только в тридцатом году, можно сказать женихом. И в армию, на действительную. Да не куда-нибудь, а на Дальний Восток, в самые конфликтные места.
«Ничего, выживу — в институт махну», — настраивал он себя. И чем больше возможность учиться отдалялась от него, тем сильнее ему хотелось учиться. Тяги к медицине он не испытывал. Чего не было — того не было. Но поступил Иван именно в медицинский институт. Честно сказать — по слабости. Мужчин туда не то что брали — затягивали. В других вузах конкурсы, а тут — милости просим. Поступил он без особой охоты, а учился не хуже других. На последних курсах так в передовые вышел. Такой уж характер, взялся — тяни, сдюжь, хоть на карачках, да выползи, собачья отрава, как любил говаривать дед Федор.
Он вдруг представил деда — тоже в войну помер, какой кряж был. До восьмидесяти лет в поле робил. Иван вспомнил такой эпизод. Давным-давно было. Вздумали пьяные мужики деда проучить. «Чо не пьет? Чо компанию не поддерживат?» А он припер ворота, не пускает во двор. Мужики не унимаются, ломятся. Тогда дед ухватил выездную кошевку в одну оглоблю и, как лопатой, начал размахивать ею над головой. Удрали пьянчуги…
— Да, хороший дед был, — прошептал Иван. — С пониманием.
Он вспомнил слова матери, когда его вызвали из города, оторвали от учебы: «Дедушка шибко не хотел, да чо делать? Отец-то спину сорвал, а он один разве управится?»
