— Как с эвакуацией?
— Две машины отправили, — ответил Лыков-старший.
— Что-то незаметно.
— Чужих не принимать.
— Как разберешь?
— Спрашивайте.
Попробуй успей выяснить… На пять минут отлучился в перевязочную — привезли новых. Кто? Откуда? Уже разгружают. Не возвращать же лежачих. Еще умрут в дороге.
— Ходячих — в машину! — приказал Сафронов. — В свой медсанбат.
— А где он? Ищи его! — отозвался молоденький сержант с перевязанной рукой.
— Товарищ сержант, без пререканий.
— А-а, засиделись тут…
— Не болтать! Встать смирно!
— Ну, смирно, а дальше что? На передовую пошлете? Так я только что оттуда.
— Везите. Кубышкин, не принимать.
Опять стемнело. Стонали в палатке. Просили пить. С улицы слышались возмущенные голоса:
— Вторую ночь тут. Сколько можно?
— Буде, буде тебе. — Это Галкин. — И мы вторую ночь крутимся.
— Ты там повертись, покрути курдючном.
— А и был. И вертелся. И с самого сорок первого.
Сафронов снова в перевязочную, в операционную.
«Ой тихо, ой медленно. И что же это такое?»
Дождался, когда ведущий хирург майор Малыгин вышел покурить.
— Товарищ майор, у меня восемь тяжелых. Двое со жгутами. Скоро срок кончается.
Малыгин швырнул папиросу, не удостоил ответом, ушел в операционную…
Стонет самый дальний в углу. Ругается. Требует отправки.
— Вам операция нужна. Потерпите. Другие терпят.
Стома наклоняется над ним. Вскрикивает:
— Укусил!
— Товарищ! — Сафронов стиснул зубы. — Привяжем. Кляп вставим.
— Вставляй! Разорви! На! На!
— Люба, пантопон.
В глазах Сафронова мелькает: белое, красное, красное, белое.
— Товарищ гвардии капитан…
— Товарищ Галкин, сколько раз говорил, никакой я не гвардии…
— Поели бы… Вот тута… Тепленько.
— Ай!
— Надо. Пойдите, пойдите. В тамбуру, в тамбуру.
Лучше бы не ел. В сон повело. Веки хоть пальцами раздирай. Кажется, забылся на минуту.
— Товарищ гвардии… Вас просют.
Капитан Дорда. В халате, в шапочке. Пахнет не одеколоном — эфиром.
— Ведущий послал посмотреть.
— Хорошо, — встрепенулся Сафронов. — Вон того, в углу. Кричит очень.
— Это еще не показатель… Как раз обращайте внимание на тихих.
Отобрали двоих самых срочных, отправили в операционную.
— Теперь идемте в табор. — Дорда потянулся и зевнул от души.
— Кубышкин, велите собраться.
— Они и так ко сну готовятся. А что?
Вокруг палатки вповалку десятки людей как на вокзале. Белеют повязки. Мерцают огоньки цигарок.
Подходили к каждому, светили фонариком, спрашивала о самочувствии, считали пульс.
Сафронов заметил незнакомого солдата, что крутился среди раненых с поильником в руках.
