К Саше заглянул Андрей Иванович.
— Александр, друг мой, завтракать. И — нынче присяга!
Саша вздрогнул от неожиданности, прикрыл эскиз, посмотрел на отца.
— Забыл, батюшка.
И улыбнулся. Отец был в новом мундире — фрак с высоким воротником, шитым серебром, — важный, торжественный. Саша знал батюшкину слабость, любил тот наряжаться в парадное.
— Сейчас буду готов.
Андрей Иванович вошел в комнату посмотреть эскиз. Саша поспешил убрать рисунок, сконфузился:
— Это еще все сырое.
— Напрасно прячешь. Я не враг тебе.
— Не нужно, батюшка.
Андрей Иванович потрепал Сашины вихры.
— Что случилось, Александр?
Он сказал это потому, что Саша — его повзрослевший сын, в прошлом году получивший Малую золотую медаль за картину «Приам испрашивает тело Гектора», — вдруг перестал обращаться к нему — отцу, профессору исторической живописи, за советами по искусству. Какая тут причина?
Саша замялся:
— Ничего не случилось.
Они были одинаково невысокого роста, очень похожи, только Андрей Иванович пошире, Саша потоньше, у обоих ямочки на подбородке, у обоих короткопалые руки. Но если Андрей Иванович аккуратен и собран, то Саша наоборот: непричесан, неряшлив в одежде.
Саша, понимая, что обижает отца, пряча эскиз, постарался отвлечь его:
— Алексей Егорович велит поискать сюжет для картины в святом Евангелии. В нем все мировое искусство черпает сюжеты. Я остановился на проповеди Иоанна Крестителя в пустыне…
— Достойный сюжет. Но сложный, — покачал головой Андрей Иванович. — Тут обыкновенно рисуют толпу, а она много внимания требует. И времени…
Саша глаза отвел. Андрей Иванович понял: сыну очень хочется попробовать силы в многофигурной композиции. Недаром он то бросится Минина и Пожарского изображать в окружении народа, то древнерусского князя Святослава на биваке среди воинов. Андрей Иванович положил руку на плечо Саши, сказал ласково:
— Это все у тебя, Александр, впереди. Пока ты возьми для картины две-три фигуры. Что-нибудь из истории Иосифа Прекрасного. И напиши прекрасно! — скаламбурил Андрей Иванович. — Это тебе сейчас по плечу… Я прошу тебя: не прячь от меня своих мыслей. Что задумаешь, покажи… Более всего я поражен бываю, когда художник замахивается на большое полотно, не имея к тому сугубой подготовки. Сколько, бывало, славно начинавших поприще уходили в неизвестность, потому что желание превышало их силы. Ты, друг мой, стремишься стать историческим живописцем. Будь же вдумчив и трудолюбив, готовься к этому серьезно.
