В капелле еще не были убраны троны кардиналов — бархатные кресла с фиолетовыми балдахинами, еще пахло нагаром свечей, копоть от которых поднималась к потолку, к росписи Микеланджело… Опытные плотники быстро построили леса в самом центре капеллы. Александр поднялся на них, стараясь не смотреть вниз, чтобы не закружилась голова — высота все-таки почти двадцать пять аршин, — и очутился один на один с росписью.
Вначале он даже растерялся: неужели так просто, одним контуром, без тушевки, без теней, можно передать напряжение мускулов человека и его живое дыхание? Тут, вблизи, трехметровая фигура Адама казалась одухотворенной. Адам только что не был живым, и вот жизнь вошла в него… Что говорить, такое под силу только Микеланджело!
Александр набрал воздуха, словно купальщик перед прыжком в воду, и начал расчерчивать свой картон, копировать фреску. Однако карандаш его тут же споткнулся, тут же опустились руки… Так в первый день он ничего и не сделал.
Осудит ли кто Александра? В первые месяцы его римской жизни, копируя Микеланджело, изучая галереи, он впал в состояние восторженного умиления и благодарил судьбу за посланное ему счастье оказаться в Риме, своими глазами увидеть все эти шедевры. Он об одном только жалел, что батюшке его не пришлось увидеть бесценную живопись в подлиннике. Ведь батюшка всю жизнь оставался как бы слепым… Сколько, однако, труда, упорства и таланта нужно, чтобы хотя бы приблизиться к великим художникам в мастерстве.
Еще была у него одна радость — дружба с Рожалиным. С первой встречи у конторы дилижансов они привязались друг к другу. Рожалин всякий день появлялся в Ватикане со своими двадцатилетними воспитанниками князем Алексашей Волконским{25} и Павлом Квасниным, а к концу дня, когда ученики разъезжались по домам, шел в Сикстинскую капеллу.
— Иванов! Вы здесь? — кричал он, задирая голову.
— Здесь! — отзывался сверху Александр. — Иду!
Александра тянуло к Рожалину оттого, что тот, как и он сам, горячо любил искусство и писал трактат о живописи. Его волновали мысли, какие Александру и не снились.
От Рожалина он узнал, что не так давно существовало в Москве Общество любомудров, в котором состоял Рожалин. Заботой любомудров было будущее России, ее духовное преображение.
В числе немногих избранных Рожалин слушал, как Пушкин, вернувшийся из ссылки, читал «Бориса Годунова». Вот когда он понял, что его призвание — литература и история. История всегда занимала Рожалина, но он не знал, как за нее взяться. «Борис Годунов» подсказал ему — нужно было изучать народные движения, чтобы извлечь урок для сегодняшнего дня… Это он внушал и Александру: хорошо, если бы и молодой живописец проникся такой идеей.
