— Давай, самбо! — бешено закричал Себастьян, глядя не на петухов, а на полковника Кубильоса.
— Ставлю четырнадцать на моего петуха! — повторил тот.
Самбо, оттолкнувшись от стены, собрал в едином отчаянном порыве все свои силы и, мелькнув, точно молния из крови и перьев, упал на грудь мараньона. Острая, как нож, шпора, удар которой был во сто крат усилен скоростью броска и весом красноперого, вонзилась в ухо Кунагуаро. Мараньон упал на землю. Его хвост распластался, как сломанный веер, судорожно выгнутая шея задергалась. Потом он вытянулся и застыл, оцепеневший и неподвижный.
Вопль резко оборвался. Над двором, который только что потрясали неистовые крики, нависло давящее молчание. Полковник Кубильос, с искаженным потным лицом, сделал два шага к центру круга, подобрал мертвого Кунагуаро и, не произнеся ни слова, направился к дому.
— Не забудьте, что вы должны нам пятнадцать песо, — громко сказал Себастьян.
Полковник повернул к нему потемневшее от гнева лицо, но ничего не ответил.
— Вы должны нам пятнадцать песо, полковник, — повторил. Себастьян тем же тоном.
Хмурый правительственный наместник молча продолжал свой путь. Несколько минут спустя к Себастьяну, заботливо врачевавшему раны самбо, приблизился Хуан де-Дьос с пятнадцатью песо.
— Полковник велел передать вам, — сказал он.
По недружелюбному лицу Хуана де-Дьоса и угрожающим интонациям его голоса Себастьян легко догадался, что сказал Кубильос, отдавая заклад:
— Отнесите этому мерзавцу его реалы!
После полудня вышла процессия святой Росы. Со временем ее маршрут сократился: теперь она следовала только вокруг площади. Шествие выливалось на улицу через портал церкви, поворачивало направо, проходило перед домом священника, на углу совершало медленный поворот налево, затем повторяло этот маневр на остальных трех углах площади и снова исчезало в церкви среди клубов ладана, под звон колокольчиков церковных служек и наивные песнопения.
Шествие открывали тереситы младенца Иисуса, важные и улыбающиеся, преисполненные сознания своей великой роли. За ними на застланном белом покрывалом помосте, который несли четверо мужчин, плыла статуя святой Росы. Следом шли отец Перния и трое служек, потом дочери девы Марии. Замыкали шествие сеньоры из Общества сердца Иисусова в черных мантильях, шесть или семь мужчин из окрестностей города и толпа босых ребятишек со вздутыми животами. Время от времени с треском взлетала ракета — жалкая, примитивная ракета, стержень которой был сделан из горького тростника, а запальный шнур — из питы. Вот и все, что осталось от некогда знаменитых фейерверков прежнего Ортиса.
