— Значит, вы теперь жених и невеста?
— Конечно.
— А что это значит — быть женихом и невестой?
— Господи, и ты еще спрашиваешь! Быть женихом и невестой значит смотреть друг на друга и говорить о любви, когда только можно.
— А он тебя не целовал?
— Нет еще, но как только попросит, честное слово, я разрешу…
К ним подплывала Хуанита Лара, у которой прошла судорога. Марта перестала болтать и легла на спину, отдавшись течению. Воды Пайи ласково покачивали ее нерасцветшее тело с маленькими и твердыми, как сливы, грудями.
Кармен-Роса помогала торговать донье Кармелите и Олегарио. Правда, она не отпускала сыр, чтобы не пачкать рук, разрезая его, и не наливала рома или мятной любителям выпить. Она обслуживала женщин, покупавших ткани — холст, ситец, полотно и ленты для украшений, или отпускала пакетики с хинином, сироп в бутылках, пачки ваты. Иногда ей приходилось забираться на прилавок, чтобы снять с полки кастрюлю или моток веревки. Она также вела счета, потому что Олегарио вечно ошибался, а ослабевшие глаза доньи Кармелиты не отличали пятерки от тройки.
Негр Гуэрегуэре никогда ничего не покупал. Он был родом с побережья — из Гуанты или Игуроте — и в далекой молодости служил матросом на контрабандистской шхуне, которая совершала бесчисленные рейсы в Кюрасао, на острова Тринидад и Мартинику. Теперь он был стар, почти так же стар, как сеньор Картайя, и никто не помнил, когда он пришел в Ортис и почему остался тут. Гуэрегуэре никогда не работал за деньги, ему обычно платили едой, выпивкой или одеждой. Он приносил воду с реки, если его кормили завтраком, две недели трудился в поле за пару альпаргат и выполнял еще более тяжелую работу за бутылку рома. Опьянев после третьего глотка, Гуэрегуэре делал вид, что говорит по-английски и по-французски. Никаких иностранных языков он не знал, но имитировал их с прекрасным чутьем и интуицией.
— Кармен-Роса, хуат тикин плиз бриндин палит ром фор Гуэрегуэре, — произносил он на изобретенном им английском языке, входя в лавку.
Или же:
— Силь ву пле, кес ке се, ле месье Гуэрегуэре кон си кон са, мерси пур ле торко.
Он брался даже за мертвые языки — поскольку некогда был прихожанином, другом и собутыльником отца Тинедо:
— Доминус вобискум, туррис эбурнеа, сальва эспириту туо бриндандум трагус Гуэрегуэрум.
Кармен-Роса разражалась смехом и подносила ему стаканчик, разумеется тайком от доньи Кармелиты и Олегарио. Гуэрегуэре избегал появляться в «Серебряной шпоре», когда они там были. Он стоял некоторое время у прилавка, развлекая Кармен-Росу своим странным жаргоном:
