— Ну-у…!
— Правильно, князю Черниговскому. Он, что на Ростов, что на Курск, зуб точит. А если те породнятся, ему их не достать, а так они сами себя загрызут. Или я ошибаюсь?
— Ах ты бесова душа! Что удумал идол половецкий! Так говоришь это все на броде было?
— Там.
— Ну, да. Тебя ж река течением принесла. В седле сидеть сможешь?
— Батько, мы ж в Добрыниху едем!, — возмутился Богдан.
Боярин из седла пятерней ухватил плечо сына, сдавил его так, что у молодого наследника выступили слезы из глаз.
— Какая там Добрыниха! Богдан, ты сын воина, и сам воин. Твое княжество в опасности. Защитить его вот наша с тобой судьба, а девка подождет. Не дождется, так и хрен с ней, другую посватаешь. По коням! Лис, дай своего заводного отроку. Смеян, Вторуша, идете передовым дозором, береженого боги берегут.
Дорога отклонилась от реки. Перед отрядом встала стена тумана. Такой молочной пелены Лихой в жизни не видел. Колдовство. Из этих сгустков выскочил Вторуша, остановил лошадь перед Чаславом.
— Батька, дальше ходу нет. Ежели поедем, как пить дать заблукаем.
— И-эх! Вороти на тропу. Знаю эти места. Тут неподалеку святилище есть, там до утра и переждем.
Узкой тропой, в колонну один за другим, уже никуда не торопясь добрались до открытых настежь ворот. Егор спешиваясь перед входом, заметил едва различимые в темноте черепа животных, насаженные на длинные шесты. Старческий голос прокашлялся за загородой. Держа факел в руке над головой, из святилища вышел кряжистый дед, в зимнем тулупе по летней поре больше похожий на медведя. Сочным голосом прямо с порога заявил:
— Гой еси добры молодцы! Часлав, ты своих воев снаружи оставь и сынка тоже. Ничего с ними не станется до утра, поедят, поспят, в общем, ночь перебедуют. Самого тебя с курским бояричем приглашаю в свою вотчину. Заходите, милости прошу.
И столько повелительного было в голосе старика, что все, и даже Богдан, не стали перечить хозяину.
Повернув вправо, новоявленный боярич, за дедом и Чаславом вошел в древнюю избушку. Обстановка внутри состояла из печи, выложенной из обожженной глины, видно, что в зиму топившуюся по-черному. Возле окна, где вместо стекла была вставлена слюда, стояла небольшая деревянная кровать, накрытая свалявшимися, побитыми, наверное молью, шкурами животных. К столу приставлены скамьи, а на столе стоял предмет, слепленный из глины — допотопный светильник. Без всякой задней мысли, взял его в руку, поболтал из стороны в сторону.
