.
Ольга встретила сестру 25 февраля в Доме радио и с гордостью написала в дневнике: "Она ехала кружным путем, одна с водителем, вооруженная пистолетом каким-то, в штанах, в полушубке, красивая, отважная, по-бабски очаровательно-суетная. Спала в машине, вступала в переговоры и споры с комендантами, ночевала в деревнях, только что освобожденных от немцев, забирала по дороге письма и посылки для ленинградцев.
Горжусь ею и изумляюсь ей, вздорной моей, сварливой Муське, – до немоты, до слез, до зависти.
Хочет как можно быстрее выволочь меня отсюда – и так напирает, что я вроде как способность к самостоятельным действиям утратила, и такой жалкой себе кажусь!"
Незадолго до приезда Муси в осажденный город Ольга встретилась с отцом. После смерти Николая она мучительно ощущала свое сиротство, ей хотелось выплакать свое горе вместе с кровно близким ей человеком.
Дорогу через весь вымерзший мертвый город – от центра до Невской заставы – почти невозможно было преодолеть. В книге "Дневные звёзды" Ольга назовет главу о том хождении по мукам "Путь к отцу". Она шла по Невскому, медленно передвигаясь на опухших ногах от одного фонарного столба к другому, мимо завода Ленина, потом – очень долго – по Шлиссельбургскому проспекту, затем через Неву – на крутой правый берег реки.
Это расстояние в пятнадцать – семнадцать километров и здоровому человеку пройти было бы тяжело, что же говорить о зиме 1942 года и физическом состоянии Ольги! Но она шла.
"Дистрофики обнимали фонарные столбы, пытаясь устоять на ногах… Цепь обледеневших засыпанных снегом троллейбусов… Цепь трамваев с выбитыми стеклами с сугробами на скамейках… Я шла мимо умерших трамваев и троллейбусов в каком-то другом столетии, в другой жизни. Мне было все равно".
Уже почти утратив чувство реальности, Ольга вдруг ощутила глубокое смирение и кротость. "Как раз в этом состоянии человек начинал все говорить с употреблением суффикса "чка" и "ца"; "кусочек хлебца", "корочка", "водичка" и становился безгранично вежливым и тихим". У завода Ленина Ольга смогла съесть "кусочек хлебца". Она прошла мимо своей прежней школы, мимо Палевского проспекта, где когда-то стоял ее дом. "И по дороге… еще и еще гробы, и мертвецов, которых везли на санках, зашитых в простыни или пикейные одеяла… у меня тогда почти не было, не было человеческих реакций… я только замерла, когда дошла до Невы, до папиной фабрики… Правый берег высился непреступной ледяной горой".
