Я не знаю, как объяснить это.
Но я понимаю, что это существо – когда-то было Колей и надеюсь, что Коля опять появится. Я сделаю для этого все, что в моих силах. Надо было бы каждый день ходить на Пряжку и подкармливать его, но это немыслимо – через 3 дня ежедневных таких походов я свалюсь сама – с сердцем все хуже и хуже".
Температура на улице минус тридцать… Ольга уговаривает себя, что пойдет завтра, и приходит – в последний раз – 27 января. На следующий день ей самой становится плохо. Она звонит в больницу, ей говорят, что Николай настолько слаб, что ей приходить не надо. И на Ольгу вдруг снизошло какое-то странное – до оцепенения – спокойствие.
А 29 января Ольге сообщили, что Молчанов умер. Его тело несколько дней пролежало в часовне при больнице, которая служила моргом, потом Николая похоронили в братской могиле. Ольга так и не узнала, где он лежит…
С его смертью разрушилось последнее, ради чего она жила. Она даже не подозревала, сколько он для нее значил. И так же, как было с Майей, Ириной, а теперь с Николаем, она знает, что их – упустила. Что была – отвлечена.
Общая подруга Берггольц и Молчанова Мария Машкова, работавшая в Публичной библиотеке, записала 18 февраля 1942 года в дневнике: "Окаменевшее состояние родилось во мне со смертью Коли Молчанова, я озлобилась, окоченела, омертвела. С ним ушла часть моей жизни, моей внутренней жизни наиболее светлой, радостной, бескорыстной. Я рассердилась, ушел такой человек, допустили, что ушел такой человек, может быть, единственный из 1 500 000 светлый, гуманист, мыслитель, с такой человеческой улыбкой, такая умница. Останется и выживет такое хламье, такое хамье. Что же это такое? Быть может, следует жить, не удивляясь, не пугаясь, холодно, жестоко, равнодушно. И я так и стала жить, быть может, слезы, которыми я оплакивала смерть Коли, были последние слезы"[90].
Кто же был этот ясный, чистый человек, с которым выпало Ольге прожить чуть больше десяти лет? Несостоявшийся филолог, обманутый муж, несчастный эпилептик?
Как оказалось, он был единственным и настоящим светом ее жизни. С ним до конца дней она сверяла все, что писала и чем мучилась.
"В Ленинград – навстречу гибели… О, скорее в Ленинград!"
О смерти Николая и о том, что на самом деле происходит в блокадном Ленинграде, Муся узнала от журналиста Василия Ардаматского, прорвавшегося в Москву самолетом в феврале 1942 года. Все, что рассказал Ардаматский, потрясло ее. С той поры, как Мусе удалось вызволить Ольгу из тюрьмы, она воспринимает спасение сестры как некую миссию. "Я кинулась в Союз писателей, к Фадееву, – запишет позднее Мария Берггольц о своей поездке в Ленинград. – Очень быстро им и Владимиром Ставским была организована машина – с пищевыми подарками писателям Ленинграда, которая должна была пройти туда по ледовой трассе Ладожского озера – по Дороге жизни. Нужен был доброволец-сопровождающий. Я вызвалась ехать. Мне доверили, и вот по командировке штаба тыла в звании "командира эшелона № 1917", просто старенькой полуторки – полной подарков, и с бочкой бензина, – с водителем Семеновым (он жив, дошел до Берлина) я 19-ого февраля тронулась в путь"
