. Цена, которой оплачивались сталинские стройки, всегда измерялась в человеческих жизнях.
"В начале 52, зимой и весной, – дважды Волго-Дон. – писала Ольга в дневнике. – Дикое, страшное, народное страдание. Историческая трагедия небывалых масштабов. Безысходная, жуткая каторга, именуемая "великой стройкой коммунизма", "сталинской стройкой". Это – коммунизм?! Да, люди возводят египетские сооружения, меняют местами облик земли, они радуются созданию своих рук, результату каторжных своих усилий, я сама видела это на пуске Карповской станции, на слиянии Волги и Дона, – но это – радость каторжан, это страшнейшая из каторг, потому что она прикидывается "счастливой жизнью", "коммунизмом", она драпируется в ложь, и мне предложено, велено драпировать ее в ложь, воспевать ее… и я это делаю, и всячески стараюсь уверить себя, что что-то "протаскиваю", "даю подтекст", и не могу уверить себя в этом. Прежде всего, я чувствую, что должна писать против этого, против каторги, как бы она ни называлась. До сих пор я мычу от стыда и боли, когда вспоминаю, как в нарядном платье, со значком сталинского лауреата ходила по трассе вместе с гепеушниками и какими взглядами провожали меня сидевшие под сваями каторжники и каторжанки. И только сознание – что я тоже такая же каторжанка, как они, – не давало скатиться куда-то на самое дно отчаяния".
Видимо, она не смогла скрыть своих эмоций. И это увидели и запомнили люди из органов, которые ее сопровождали.
Вячеслав Всеволодович Иванов вспоминал рассказ соседа по даче, старого генерала КГБ, одного из руководителей строительства Волго-Донского канала: "На ударных стройках сроки были жесткие, и, несмотря на то что в котловане строители доделывали последние работы, шлюзы были открыты. На церемонию была приглашена писательница Ольга Берггольц, которая пережила ленинградскую блокаду. От увиденной картины у нее случился нервный срыв. Генерал говорил: "Это было время, когда ответственность ценилась превыше всего""[125].
А вот дневниковая запись Берггольц после возвращения с Волго-Дона:
"Путь с Карповской в Сталинград, зимой после пуска станции: во вьюге свет машины выхватывал строителей, которых вели с торжества с автоматами наперевес… и окружали овчарки. В темноте, под вьюгой. Сидела в машине, закинув голову, и куда-то глубоко внутрь, как свинец, текли слезы. За стеклами машины шел мой народ, 90 % из него были здесь ни за что… Чего они удивляются, что я запила после этого? Если б я была честным человеком, мне надо было бы повеситься или остаться там".
