Григорий Александрович Гуковский был любимым университетским педагогом Макогоненко. Пережив первую блокадную зиму, он вместе с университетом был эвакуирован в Саратов. Макогоненко обещал сохранить его вещи. Однако Ольга была несколько обескуражена тем, что они будут жить в квартире Гуковского, с его мебелью, книгами и даже домработницей.
Опасность ареста подстерегала известного филолога с первых дней войны. Он не боялся открыто выражать свое отношение к происходящему. "Активный, темпераментный, раздражительный, он болезненно переживал замкнутость пространства города, вынужденную пассивность, на которую обречено население перед лицом смерти. Все знали, что Ленинград плохо защищен, особенно на некоторых участках фронта, но если и говорили об этом, то шепотом; Гуковский говорил об этом вслух, да к тому же критиковал организацию обороны города, что было в условиях военного времени небезопасно. Гуковский был арестован 19 октября 1941 года по обвинению в пораженческих и антисоветских настроениях, но через полтора месяца освобожден "за недостаточностью улик". Этот арест был грозным предупреждением"[94], и после войны Гуковского снова арестовали. Он погиб в тюрьме от разрыва сердца.
…Домработница встретила Ольгу и Юрия приветливо, напрашивалась к ним в няньки. Ольге она понравилась, и Берггольц пообещала взять ее в дом. А спустя несколько месяцев с ужасом узнала, что эта женщина – людоедка. Оказалось, что она съела своего маленького племянника.
Условия жизни ленинградцев в середине и конце 1942 года оставались экстремальными. Правда, паек у Ольги стал чуть лучше, чем у остальных жителей. Она могла оставаться дома и писать. И еще… Еще ей казалось, что у них с Юрием теперь будет ребенок. Надежда на ребенка была ее единственной надеждой на нормальную, полную семью. Хотя память о Николае так и не уходила, и это вызывало приступы ревности у Макогоненко.
"4 мая 1942. Вчера до 5 час. утра – тягчайший разговор с Юрой о прошлом, – писала Ольга в дневнике. – Он старается уверить меня, будто бы с сентября я уже не любила Николая. Будто бы и сейчас не люблю его, а все выдумываю. Какая ерунда!"
Но она искренне старается выстроить с Юрием свою собственную семью. Правда, и личная жизнь Макогоненко была достаточно сложной. От первого брака у него был сын Андрей. Прежняя жена, давно связавшая свою судьбу с другим человеком, хотела, чтобы сын, который ей мешал, жил с отцом. Кроме того, и до связи с Ольгой у Юрия была женщина, что было для Берггольц, ревнивой до болезненности, невыносимо тяжело. Общий ребенок, казалось, мог бы изменить все. И в блокадных условиях она, как могла, сохраняла свою беременность. Однако вновь и вновь происходило одно и то же: ее тело помнило выкидыши 1937 и 1938 годов – на пяти с половиной месяцах беременность замирала, ребенок погибал. Так случилось и на этот раз.
