Заметив старика, Чету выпрямился.
— Салам, хозяин!
— Будь здоров, Чету. Что делаешь тут?
— Жну сарпат, хозяин!
— Ну, так с завтрашнего дня чтоб не жал!
— Как жал, так и буду жать! — невозмутимо возразил Чету и, нагнувшись, быстро заработал серпом.
— Вот как, Чету! — глухо загудел голос хозяина Гульры. — Мне понятно, чего ты хочешь. Ну, так ступай сейчас же да позови сюда своих товарищей и кого-нибудь из стариков. Одолеешь меня — не скажу тебе больше ни слова. Но уж если не устоишь, то чтоб и духу твоего тут не было!
Оставив скошенный сарпат, Чету молча пошел к деревне. А через час возле сада уже собралась толпа: окруженные деревенскими зеваками, стояли друг против друга хозяин Гульры, за спиной которого выстроились его братья, и Чету, пришедший с целой ватагой друзей.
Хозяин Гульры спокойно протянул Чету свою руку — мощна была его рука, покрытая сморщенной кожей. Чету схватил ее своею и, скрипнув зубами, сжал изо всех сил, чтобы первым же натиском одолеть противника. От напряжения у него вздулись вены и на лбу заблестели капли пота. Но рука старого борца даже не дрогнула.
— Хватит, Чету, — послышался голос из толпы. — Теперь твоя очередь!
Чету вытянул свою руку, и хозяин Гульры безо всякого усилия, как ребенку, согнул ее в локте да так заломил, что парень вскрикнул от боли. Не проронив ни слова, старик отпустил Чету.
Младший брат старого силача, Деви Сингх, мастер драться на палках, еще раньше, услышав о случившемся, грозился проучить наглого ахира, но старик настрого запретил даже пальцем трогать его. Теперь же, увидев, что ахир побежден, Деви Сингх не сдержался и крикнул:
— Эй, дай-ка я добавлю тебе еще пару горячих!
Старик грозно прикрикнул на брата.
Толпа шумно обсуждала поединок, расхваливая силу и храбрость хозяина Гульры, но сам победитель был мрачен и ни разу не улыбнулся.
Во второй половине месяца пхагун[5] дни полны золотым блеском еще не жаркого весеннего солнца, вечера расцвечены нежно пламенеющими бликами заката, а ночи залиты задумчиво-серебристым сиянием полной луны, плывущей по синему бархатному небу. Жатва уже кончилась, и закрома полны пшеницей и ячменем. Воздух напоен пустым ароматом цветущего манго и нима.
Внезапно налетевший порыв весеннего ветерка догнал приезжую танцовщицу, возвращающуюся под вечер от тхакура[6]. Шаловливо заиграл накинутым на голову концом яркого сари и, резвясь, как ребенок, скинул его на плечи молодой женщины.
Гульмухары[7] встречают эту пору буйным цветением: огненно-красные цветы так густо покрывают ветки, что листьев почти не видно. В багровых лучах заходящего солнца их вершины будто охвачены ярким пламенем. Задумчиво любуется ими старый силач, потом переводит взгляд на синий простор Гомти
