Рамджатан затянулся в последний раз, потом размел землю вокруг себя. Собрав щепки, сухой помет и траву, он сложил все это в кучу и, выбив из чашечки жарко тлеющий клубочек табака, принялся раздувать костер.
Из хижины вышла Джасванти, но тут же поспешно натянула на лицо конец сари и снова скрылась за дверью. Рамджатан оглянулся: во двор входил крестьянин с их улицы, по имени Дона Махто. Рамджатан вскочил и, стряхнув с циновки пыль, расстелил ее, словно для желанного гостя, поближе к костру, а затем принялся набивать табаком свой чилам.
— Некогда мне сидеть, брат Рамджатан, — заговорил Махто, подходя. — Увидал тебя во дворе, вот и зашел пожелать тебе доброго здоровья. Слыхал новость?
Рамджатан постарался изобразить на лице удивление.
— Нет, ничего не слыхал, брат Махто. Ну, рассказывай поскорей.
— Говорят, к нам идет святой человек Виноба. Собирать землю будет. Говорят, даже наш тхакур уже пожертвовал целых десять бигхов!
— Да ну! — воскликнул Рамджатан, делая изумленное лицо.
— А как только Виноба соберет землю, в деревне создадут комитет. Вот этот-то комитет и станет наделять землею тех, у кого ее нет. Смотри же, не упусти случая!
— Да что ты говоришь, брат Махто! Неужели же и я наконец буду иметь собственную землю! — Рамджатан задыхался от радостного волнения, так и распиравшего ему грудь.
— Говорю — значит, знаю, — с многозначительным видом сказал Дона Махто. — Потолкуй сначала с тхакуром. Может, и ты заживешь по-человечески.
Дона Махто вскинул на плечо свою бамбуковую палку и важно пошел со двора. Проводив его до соседней хижины, радостный Рамджатан почти бегом вернулся к себе во двор, не переставая повторять имя заступницы Бансатти.
Солнце садилось. В его косых лучах широко расстилался изжелта-зеленый, а кое-где уже золотой, словно слой сливок на молоке, простор полей. А над полями, будто гигантские руки, протянулись с неба голубовато-дымчатые полосы дождя. Потянуло холодным ветром; он дул напористо и ровно, точно разматываясь с какой-то огромной катушки. Коза зябко вздрагивала, а Пилайя свернулся клубком у самого костра, зарывшись носом в свой пушистый хвост.
Рамджатану хотелось поскорее накормить козу и сбегать на соседнюю улицу — разузнать, когда будут давать землю. Ведь Дона Махто мог рассказать уже в деревне, что скоро и к ним придет святой старик Виноба. Воображение рисовало ему картины одну заманчивее другой: вот он уже богатый крестьянин, у него в хозяйстве два вола, да такие, что рукой до рогов не достать, а на шеях у них звонкие колокольчики — уж колокольчики-то он обязательно купит! Неплохо было бы завести и хорошую корову: ведь топленое масло да кислое молоко нынче в цене… Но он тут же постарался отогнать эти мысли и даже рассердился на себя: не спеши, брат Рамджатан, не обольщайся! Дадут — бери, но не забывай, что и земля, и чистота помыслов даруются человеку свыше, всемогущим богом. Ему вдруг вспомнилось, кем был дед нынешнего тхакура. Случалось, у него даже и горстки муки не бывало. Рассказывают, старик по целым дням ходил со двора во двор, выпрашивая щепотку табаку для чилама. Но однажды человеку повезло: пахал он как-то в поле и вдруг в кустах, на обочине своего участка, увидел англичанина и с ним белую женщину, еле живых от голода и жажды. Сперва он перепугался, хотел бежать в деревню, но они издали показали ему серебряную рупию и знаками объяснили, что им нужно. Несколько дней старик прятал их в своей хижине — уж конечно, не из милосердия, а за хорошую плату. Этот-то англичанин и устроил его судьбу. Дал ему денег, а деньги это земля!
