Старик уже опять сидит вместе с остальными под деревом, не спеша потягивая свой чилам. Двое носильщиков помоложе, захватив лоту и веревку, отправляются к колодцу. Через несколько минут старик снова поднимает занавеску паланкина: полная лота по-прежнему стоит на коленях у невесты, а коричневые кусочки гура валяются на полу.
— Не печалься, доченька! — хрипло и ласково произносит старик. — Вот увидишь, дней через пять-шесть тебя опять отпустят к матери. Ведь ты же еще маленькая. Да и на новом месте тебя ждут не чужие люди, а твои новые отец с матерью. У них в семье не десять человек — только и есть, что один сын. Будешь жить у них, как рани во дворце…
Девочка ничего не понимает. Правда, ей и раньше говорили, что ее свекор очень добрый человек и будет любить ее, как родную дочь. Хорошо, если бы он оказался таким же добрым, как этот старик… И ей снова и снова вспоминаются слова матери: «Есть или пить захочешь — не проси, а то люди скажут: раньше, видно, досыта никогда не пила — не ела».
Если б кто-нибудь знал, как ей хочется пить! Во рту пересохло. Плотно прижав язык к сухому, горячему нёбу, она судорожно глотает, стараясь не глядеть на тяжелую медную лоту, до краев наполненную чистой прохладной водой. Только бы не видеть эту заманчиво поблескивающую воду! Девочка с трудом отводит глаза и опять смотрит в угол, где валяются перепачканные пылью коричневые кусочки гура.
Носильщики снова берутся за паланкин. Их босые ступни поднимают облако пыли, она проникает сквозь неплотно задернутые занавески, а резкие порывы горячего ветра врываются и шипят, словно разъяренные змеи. Девочка изнемогает, голова будто налита свинцом. И только слова старика по-прежнему звучат у нее в ушах: «Только и есть, что один сын… Ты будешь жить у них, как рани… как рани… как рани…»
Потом перед ее глазами всплывает красивое лицо жены тхакура — ее густо подведенные сурьмою большие глаза и выведенная ярко-красным синдуром полоса на проборе. Подумать только, ведь теперь и у нее самой глаза тоже подведены сурьмой, а на проборе тоже ярко алеет красная полоса! Люди до небес превозносят жену тхакура, а в лицо-то ее никто из них, наверно, не видел, ведь она почти не выходит из своих комнат. Даже когда ей захочется пить, она сама не выйдет, а прикажет, чтобы ей принесли воды… Воды! Все начинает плыть перед глазами… Наверно, сейчас она потеряет сознание… Потеряет сознание… Но ведь осталось терпеть совсем немного! Скоро и юна поселится в новом доме… Скоро и она, как жена тхакура, станет сидеть у себя в комнате… А если ей захочется пить… Пить!.. Пить!.. В голове у нее мутится, и она бессильно откидывается на спинку сиденья. Перед ее закрытыми глазами, как во сне, проплывают картины кукольной свадьбы, в которую она еще недавно играла вместе с Нагиной… Как это было весело! Мать Нагины купила для куклы красивые наряды и украшения… И еще… еще такую же, как у нее, только крохотную, коробочку с синдуром!.. Испуганно взмахнув ресницами, девочка широко открывает глаза, на мгновение забывая о своей нестерпимой жажде. И вздыхает с облегчением: красная коробочка, целая и невредимая, лежит на коленях. Ведь она теперь замужняя женщина, и сейчас ее несут в новый, незнакомый дом — к ее мужу! И сухие ослабевшие пальчики снова впиваются в коробочку: только бы не выронить, только бы не выронить! Ей снова вспоминается все, что говорила жена тхакура, наряжая для свадьбы куклу своей дочери, надевая на нее игрушечные ожерелья, блестящие браслеты, ножные украшения и, как настоящей невесте, завешивая ей лицо концом свадебного сари… Да, это были те же самые слова, именно те слова, которые сегодня говорила ей на прощанье мать! Но ведь то была игра: и украшения, и наряды, и строгие наказы… Внезапно в глазах становится совсем черно… Что же это такое, о Рам!..
