Жаль, что у него нет сына, которому бы он мог передать свою винтовку и охотничий участок. Очень жаль… Может, и убитый им парень был последней надеждой другого старика, который живет где-то далеко-далеко — на краю света и тоже готовится в поселок предков…
"Игарка не хотел стреляй твой сын, бачка", — мысленно обратился Игарка к неизвестному ему старику-отцу, такому же одинокому, как и сам Игарка, уверенный, что это обращение обязательно будет услышано.
Затем он отстегнул от пояса флягу и глотнул спирта. Огненная вода обожгла внутренности, окутала теплом тело. Игарка снова набил табаком трубочку, закурил и тихонько запел песню предков.
Он пел ее без слов — просто мычал, а слова жили где-то в глубинах памяти, не будоража язык своим тайным смыслом и потому не становясь достоянием злых духов, которые могут использовать эти слова против Игарки и его родственников.
То, о чем пел Игарка, простиралось перед его глазами и жило в нем всегда. Но слова выдумал не он: они существовали среди его народа великое множество лун, Игарка лишь добавлял к ним нечто свое, заветное, о чем не могли знать предки:
Велика тайга, велики в тайге сопки,
Много в тайге зверя и птицы,
Много в тайге рек и ручьев,
Много в реках и ручьях рыбы —
Все это принадлежит народу тайги.
Много у народа тайги людей,
Много мужчин и женщин у народа тайги.
Только нет другого Игарки и не будет.
Много лун прожил Игарка на свете,
Много зверя и птицы убил он из своей винтовки,
Много съел мяса и рыбы, выпил огненной воды…
Сзади, в кедрачах, хрустнула ветка под чьей-то неосторожной и тяжелой ногой. Это не была нога Кривоноса-начальника. Это был кто-то другой. Но Игарка даже не шелохнулся. Он лишь набрал в легкие побольше дыма. И продолжил свою песню:
Теперь устал Игарка жить,
Ему пора в поселок предков…
Приди Великий Дух,
Переносящий людей
Из мира света в мир тьмы,
Забери Игарку:
Игарка устал жить,
Ему уже не хочется убивать…
В мертвых глазах убитого Игаркой парня скопились дождевые капли, и Игарке показалось, что парень плачет.
Еще Игарка подумал, что надо бы этого парня закопать в землю, чтобы его не исклевали птицы и чтобы в поселке своих предков он предстал не обезображенным.
* * *
А в сотне метров от того места, где лежал мертвый Пашка Дедыко и сидел над ним задумавшийся Игарка, Димка Ерофеев, вжавшись в каменную нишу, смотрел на все происходящее застывшими в ужасе глазами, не смея ни пошевелиться, ни глубоко вздохнуть. До его слуха едва долетало тихое мычание странного человека, мычание, нисколько не похожее на песню. От Димки пахло мочой, но он не замечал этого, как и того, что моча течет из него почти постоянно.
