– Верно, но он так никогда этого и не сделал. Как может женщина наставлять епископа, я уж не говорю «выбирать» епископа, когда ей даже не разрешают служить причастие? Коллегия сочтет, что это посвящение в сан через заднюю дверь.
Беллини потыкал в телятину вилкой, положил ее и, уперев локти в столешницу, обвел всех взглядом.
– Прошу вас, послушайте меня, братья. Позвольте мне говорить откровенно. Я не ищу папства. Я страшусь его, поэтому у меня нет намерений скрывать свои взгляды или притворяться не тем, кто я есть. Я прошу вас… умоляю… не агитировать за меня. Ни одного слова не произносить. Это ясно? А теперь я боюсь, что потерял аппетит, и, если вы меня извините, я удаляюсь в свою комнату.
Они проводили его взглядом – аистообразная фигура легко протиснулась между столиками, прошла по холлу и исчезла на лестнице.
Саббадин снял очки, подышал на стекла, протер их салфеткой, снова надел и открыл маленький черный блокнот.
– Что ж, мои друзья, – сказал он, – вы его выслушали. А теперь я предлагаю разделить задание. Рокко, – обратился он к Делл’Акве, – у вас превосходный английский, поговорите с североамериканцами и нашими коллегами из Британии и Ирландии. У кого из нас хороший испанский?
Пандзавеччиа поднял руку.
– Отлично, – кивнул Саббадин. – Южноамериканцы на вашей ответственности. Я поговорю со всеми итальянцами, которых пугает Тедеско, а таких большинство. Джанмарко, – сказал он Сантини, – предположительно, благодаря работе в Конгрегации образования вы знаете немало африканцев… Вы сможете с ними разобраться? Нет нужды говорить, что о женщинах в курии ни слова…
Ломели разрезал телятину на маленькие кусочки и съел их по одному. Он услышал, как Саббадин обошел стол. Отец Миланского архиепископа прежде был выдающимся христианским сенатором-демократом. Он с пеленок умел считать голоса. Ломели предполагал, что Саббадин станет государственным секретарем при понтификате Беллини. Закончив расписывать обязанности, он закрыл блокнот, налил себе вина и откинулся на спинку стула с довольным выражением.
Ломели оторвал взгляд от тарелки и спросил:
– Насколько я понимаю, вы не верите в откровенность нашего друга, когда он говорит, что не хочет быть папой?
– Нет-нет, он абсолютно искренен, и это одна из причин, по которой я его поддерживаю. Те, кто опасны, – те, кого необходимо остановить, – это люди, которые жаждут папства.
Весь вечер Ломели приглядывал за Трамбле, но лишь в конце трапезы, когда кардиналы начали выстраиваться в очередь за кофе в холле, появилась возможность поговорить с ним. Канадец стоял в углу, держа чашку и блюдце и слушая архиепископа Коломбо Асанку Раджапаксе, по всеобщему мнению, одного из главных зануд в конклаве. Трамбле подался к нему всем корпусом и внимательно кивал, устремив на него взгляд. Время от времени до Ломели, стоявшего в ожидании поблизости, доносились слова: «Абсолютно… абсолютно…» Ломели чувствовал, что Трамбле ощущает его присутствие, но игнорирует, надеясь, что он сдастся и уйдет. Однако Ломели был полон решимости, и в конечном счете именно Раджапаксе метнул на него взгляд и неохотно прервал свой монолог, сказав:
