Он отер жир с губ салфеткой, обследовал ее. На секунду это занятие, казалось, отвлекло его, но потом он продолжил:
– Взгляните на эту столовую, декан. Отметьте, как мы подсознательно, инстинктивно объединились по родному языку. Мы, итальянцы, расположились здесь, ближе всего к кухне. Очень разумное решение. Испанцы сидят там. Англоговорящие ближе к стойке регистрации. Но когда мы с вами были мальчишками, декан, и Тридентская месса[33] все еще была литургией для всего мира, кардиналы конклава могли общаться друг с другом на латыни. Но потом, в тысяча девятьсот шестьдесят втором году, либералы решили, что мы должны избавиться от мертвого языка, чтобы облегчить общение. И что мы видим теперь? Оно только усложнилось.
– Это может быть верным применительно к узкому кругу конклава. Но вряд ли то же самое можно сказать о Римско-католической церкви.
– Католической, что означает «вселенской», но как Церковь может быть вселенской, если она говорит на пятидесяти языках? Язык – дело важное. Из языка рождается мысль, а из мысли – философия и культура. Шестьдесят лет прошло со времени Второго Ватиканского собора, но уже сегодня католик в Европе – совсем не то, что католик в Африке, или Азии, или Южной Америке. Мы стали конфедерацией в лучшем случае. Вы оглядите этот зал, декан, посмотрите, как язык разделяет нас даже за такой простой едой, и скажите мне, разве мои слова не верны?
Ломели не стал отвечать. Он пришел к выводу, что речь его собеседника абсурдна, но был исполнен решимости сохранять нейтралитет. И потом никто никогда не знал: серьезно ли говорит Тедеско или подначивает собеседника.
– Могу только сказать, Гоффредо, если таковы ваши взгляды, то моя проповедь станет для вас серьезным разочарованием.
– Отказ от латыни, – настаивал Тедеско, – в конечном счете приведет к отказу от Рима. Помяните мои слова.
– Да ладно вам… это уже слишком, даже из ваших уст!
– Я говорю абсолютно серьезно, декан. Люди скоро начнут открыто спрашивать: почему Рим? Об этом уже начали шептаться. В доктрине или Священном Писании ничего не сказано о том, что папа должен находиться в Риме. Он может поставить трон святого Петра в любом месте на земле. Наш новый таинственный кардинал, кажется, из Филиппин?
– Да, вы это знаете.
– Значит, теперь у нас три кардинала-выборщика из этой страны, а в ней сколько? Восемьдесят четыре миллиона католиков. У нас в Италии пятьдесят семь – и подавляющее большинство из них все равно никогда не приходят на причастие. Но тем не менее у нас двадцать шесть кардиналов-выборщиков! Думаете, эта аномалия продлится долго? Если да, то вы глупец. – Он бросил салфетку. – Я говорил слишком резко, приношу извинения. Но я боюсь, что этот конклав может стать последним шансом сохранить нашу Мать Церковь. Еще десять таких же лет, как предыдущие, еще один папа, как предыдущий, и она прекратит существование в том виде, который мы знаем.
