После этого она стала единоличной властительницей. «Индира стала Индией, а Индия стала Индирой», как сообщил прессе спикер Партии конгресса. Но еще до того, как народ узнал об этом, еще до того, как радио распространило речь Индиры, предвкушение перемен стало распространяться от политиков и чиновников к утомленным утром чайным мальчикам на Парламент-Роуд, к сикхам-таксистам, стоящим в своих нарядных тюрбанах под деревом у станции Патель-Чоук, к снующим торговцам тростниковым соком на Толстой-Роуд. Словно лесной пожар, пронеслось оно между рядами чистильщиков обуви, ожидавшими клиентов у подножия аркад полукруглых домов, от водителей переполненных пассажирами автобусов на Рэдиал-Роуд, 1 к официантам в Индийском доме кофе, которые рассказывали новость гостям, попутно разнося им кофе. Менее чем через пять минут все знали о том, что произошло. Прессу накрыла цензура, начались преследования оппозиционных политиков, профсоюзы стали ущемлять в правах. Журналисты и интеллигенция критиковали премьер-министра, но Индира была уверена, что ее поддерживают безземельные, неприкасаемые и угнетенные, что Пикей, его братья и сестры, миллионы индийцев и бессчетное множество бедняков выступают на ее стороне. Чтобы и дальше оставаться у власти, ей необходимы были их поддержка и их голоса. Пикей был убежден, что Индира принесет в страну порядок. А еще он думал, что политики, ведущие за собой бедных, тоже правы.
Дели был заклеен плакатами с маоистскими[34] лозунгами. На своем привычном пути к фонтану на Коннот-Плейс он увидел кричащие плакаты: «Смелость и ясное видение – это Индира Ганди», «Маленькая семья – счастливая семья», «Меньше слов, больше дела», «Наш лозунг – эффективность». И еще слоган, который звучал как реклама Индийского дома кофе: «Быть индийцем, действовать как индиец». В остальном все осталось как прежде. Самый известный предприниматель страны мистер Тата заявлял со страниц газет по поводу чрезвычайного положения: «Забастовки, бойкоты и демонстрации зашли слишком далеко. Парламентская система не подходит нашим нуждам». Средний класс, владельцы магазинов, предприниматели и чиновники говорили, что хаос доставляет им страдания и что они одобряют новое полицейское самосознание, потому как это означает, что опасные народные сходы прекратятся, мелкие воришки будут посажены за решетку, а трущобы, выросшие вдоль бульваров в Дели, будут снесены. В Индийском доме кофе можно было услышать такие комментарии: «Только оппозиционеры, журналисты и интеллигенция жалуются на чрезвычайное положение. Обычные люди, такие, как мы, не видят в нем ничего плохого» или «Дели нуждается в сильной руке. Повсюду одни трущобы» и даже «Уровень преступности снизился, поезда ходят по расписанию, улицы чистят, а людей стерилизуют, так что не будет больше в каждой хижине в трущобах по десять детей. Но газеты непрерывно жалуются на нарушения прав человека и подобную чушь. Наконец-то хоть что-то происходит». Однако критически настроенные слои населения Дели – учителя, журналисты и академики – были шокированы и возмущены. «То, что они делают… это все их избалованный сын, бесполезный Санджай, именно он стоит за всем этим. А президент – это просто смешно, марионетка в руках Индиры». Во время масштабных полицейских рейдов задерживали политических оппонентов, адвокатов и редакторов, которые в глазах Индиры были врагами правительства. Вскоре люди смирились. Протесты сошли на нет. Лишь немногие держались до последнего и выходили на улицы протестовать против «помешательства Индиры». Раз в месяц Народный фронт за гражданские права организовывал протестные марши. Пикей слышал, как они выкрикивали свои лозунги, когда их колонна проходила мимо кафе. Он вышел на улицу, чтобы посмотреть на них. Колонна демонстрантов двигалась вниз по бульвару по направлению к парламенту. «Индира сошла с ума, сошла с ума и Индия», – скандировал один из ораторов. Предводитель из числа сикхских меньшинств шагал во главе колонны вместе с тысячами единомышленников в традиционных накидках, длиной по щиколотку, они несли с собой шпаги в ножнах с цветочными орнаментами, на их головах были голубые и оранжевые тюрбаны. Он своими глазами видел, как город кипел от гнева, однако, если читать газеты, складывалось впечатление, будто все в порядке. Ни слова о протестах.
