— Когда выйдешь отсюда, — сказал ему старший из карманников, высокий худощавый брюнет лет тридцати, левый глаз которого иногда косил, — иди к Иларионе в Мальборгетто и скажи ему, что пришел от меня; так и скажешь: «Меня послал Длинный». За несколько уроков станешь профессором.
Они рассказали ему о сотне способов любви, показали, как могут взаимно развлекаться мужчины. Карманников привели в полицию почти одновременно, и они надеялись, что в тюрьме окажутся в одной камере.
Длинный говорил своему приятелю, белобрысому чубатому парню, который, несмотря на усы, казался моложе его:
— Скажи правду, ты дала себя поймать, потому что узнала, что взяли меня? — и прижимался к нему.
Тут вмешался возмущенный этим зрелищем сутенер, который бахвалился тем, что ранил свою подружку, и завязалась драка. Но, когда вошел дежурный, они уже мирно играли в «морру»[15]. Вечером за ними пришли, чтобы отвести в тюрьму, и Метелло первый раз в жизни увидел людей, скованных одной цепью. На рассвете к нему поместили двух новых арестантов, с которыми он провел весь следующий день.
А девушка все пела.
— Это Микела, я ее знаю, — сказал вновь прибывший карманник, пойманный на месте преступления в омнибусе, курсирующем между Порта алла Кроче и площадью Синьории. — Бедная девчонка! Жизнь у нее — настоящая каторга, похуже нашей. Она прикована к постели, а все поет да прихорашивается. Микела — калека, она не может ходить, ножки у нее тоненькие, как у пятилетнего или шестилетнего ребенка. Она никогда не снимает черных шерстяных чулок, но если не смотреть на ее ноги, то в остальном эта девушка просто чудо! Белокурая, с громадными глазищами, с такой грудью!.. Днем Микела никого не принимает, даже за сто лир, а начинает работать только вечером. К ней всегда очередь…
Второго из вновь прибывших Метелло надолго запомнил. Санте Келлини родился, как он сам поспешил сказать, когда об этом зашла речь, как раз в день изгнания Великого герцога Тосканского[16]. Келлини, как и Метелло, был каменщик, работал на набережных Арно, арестовали же его за то, что он кинулся с кулаками на десятника и сильно избил его.
— Он сам полез на рожон, — рассказывал Келлини. — Я пил воду из бутылки, а он заметил и потребовал, чтобы я дыхнул на него. Потом начал кричать, что я пьян и что бутылку с вином я успел спрятать. У него давно уже был зуб на меня. И не потому, что я плохо работаю, ему-то известно, что работник я хороший и ремесло свое знаю. А просто потому, что, по его словам, я первый зачинщик во всех спорах о заработной плате.
