— Кто же рыбу ест с двух вилок?
— А как?
Ворон хмыкнул и нравоучительно сказал:
— Весь цивилизованный мир кушает с помощью ножа и вилки.
— А вот я слышал, что рыбу нужно есть именно с помощью двух вилок, — вмешался Чингачгук. — Ножом неудобно управляться с костями, особенно рёберными.
— Темнота! — резко возразил учитель правил хорошего тона. — Существует рыбный нож, напоминающий пилу. Вот им то и отделяют рыбные кости от мяса.
— А-а-а, — неизвестно чему обрадовался Бегемот. — Так можно просто воспользоваться столярной пилой.
— Можно, — великодушно согласился Ворон. — Только не «Дружбой 2», а то таким инструментом будет сподручно отдирать мясо только с костей белуги, притом, последняя должна быть в очень взрослом состоянии — весом, так, кило на девятьсот. Потребней, было бы, что-нибудь не очень крупное — небольшая столярная ножовка, например… Кстати, как вы успели заметить, тут ножей не предлагают.
— А ты что, — спросил Бегемот, — дома ешь с помощью ножа и вилки?
— Это смотря что, но особое удовольствие мне доставляет таким способом употреблять борщ.
— Ты вместо того, чтобы болтать за столом, лучше бы на закуску налегал, — опять вмешалась Лариса.
— Закусывать или нет — вопрос не всегда праздный, — парировал Вова замечание.
— Это ещё почему? — несколько высокомерно спросила собеседница, шмыгнув носом. — Чем плотнее закуска, тем здоровья больше останется.
— Это как сказать, — не согласился Ворон. — Если закусишь — тарелка опустеет и ты шмякнешься в неё мордой, разбив нос, лоб и прочие причиндалы. А вот если тарелка полная, наваленный в неё салат послужит отличным амортизатором.
Обед подходил к концу и Кот решил пошутить по-военному:
— Так — заканчиваем приём пищи!
Ворон, кряхтя поднимаясь с места, высказал всё, что он думал об окончании обеда:
— Наши русские сказки придумывали какие-то мазохисты с пище-питьевым уклоном. Ну что это такое? Что за концовка? «По усам текло, а в рот не попало?» Прямо-таки нездоровый оптимизм…
— Скорее уж тогда — пессимизм, — поправил его Лис.
— То, с какой интонацией сказка заканчивается, концовка радость напоминает.
В пронзительной синеве неба летела журавлиная стая, жалобно возвещая о своём прибытии. И так тошно у них это получалось, что Чингачгук, не поднимая головы, а только следя глазами за перемещением птиц, мрачно процедил сквозь зубы:
— Элегия, мать вашу за ногу!
Шмель по своему отреагировал на это событие, предоставив вниманию слушателей белые стихи:
