Я был учеником гимназии имени Александра I Благословенного. Это звучало очень здорово. Герб нашей гимназии, венчаемый большой императорской короной, с первого взгляда внушал почтение к его обладателю.
Надо сказать, герб-то этот был и признаком нашего разъединения: потомки именитых чиновников или фабрикантов, «белоподкладочники», заказывали особый герб - массивный, литой, с серебряной маленькой короной, прикрепляющейся отдельно над кокардой к тулье фуражки, а мы, серячки, носили слитный жестяной герб.
Литая серебряная коронка долгое время привлекала меня. Но я дружил с Ваней Фильковым, отец которого считался неблагонадёжным, вёл длительную борьбу с учителем пения Фёдором Ивановичем Сеппом, был одним из редакторов тайного антиучительского журнала «Кнут», и мне не к лицу было брать пример с «белоподкладочиков».
В семье мучного торговца Менделя Глянца, Мошкиного отца, я пользовался большим уважением. Мендель Глянц не особенно разбирался в символическом значении разных гербов. Я вполне устраивал его и со своим жестяным. Нельзя сказать, что все члены этой почтенной семьи одинаково уважали меня. Исключением был сам ученик мой, Мошка, коренастый парень, рыжий вплоть до глазных белков.
Первый мой заработок - три рубля - показался мне целым состоянием.
Не заходя домой, я решил самостоятельно распорядиться своим богатством. (Да, собственно говоря, в семье я был единственный мужчина и готовился к роли главного кормильца.) Из трёх рублей я мог истратить только два пятьдесят; полтинник шёл на педагогические цели.
Я купил масла - его мы не видели давно, - и перчатки - это была моя затаённая мечта. На это ушёл весь мой первый заработок.
Оставшийся полтинник я передал самому Мошке. У пас был уговор. Этот гениальный пакт мы заключили с ним в первые же дни. Именно он, Мошка, предложил это двустороннее соглашение. Я принуждён был уступить.
Он обязывался слушаться меня и не бить на дворе после уроков (чтоб не ронять моего авторитета). И всё это стоило только пятьдесят копеек. Само собой разумеется, договор сохранялся в тайне.
Когда Мошка, которого я учил грамоте, по складам прочёл вывеску над отцовской лавкой, содержание которой он, впрочем, достаточно хорошо знал наизусть, восторгам отца не было предела.
Вместо трёх рублей в месяц я стал получать четыре. Щедрость Менделя Глянца не знала границ. Слава о моих педагогических способностях пошла по всему Заречному району, и хозяин лучшего в городе табачного магазина пригласил меня готовить в приготовительный класс своего наследника.
