— Господи, дай мне точку опоры, и я сверну этого чертова «быка»!
И тогда Илья хитро прищурился и ответил:
— Зачем просить у бога, если могут дать люди? Вот тебе точка опоры… И ткнул карандашом в чертеж.
— Ай да Кулибин! — завопил Валька Сыч. — Прошу встать, шпана, перед вами и впрямь Кулибин!
А Илья сказал:
— Айда, ребята, рискнем. Честно — должно получиться.
Они поднялись и ушли. Юлька глянула на часы. Было четырнадцать десять двадцать седьмого июля. С этого мгновения время потеряло смысл…
Она побоялась сходить посмотреть, что они будут делать «с этим чертовым „быком“», чтобы опять не рассердить Илью. Но издали, с горки, все же глянула. Два бульдозера, надрываясь, тянули сдвоенной тягой с берега — и только искры высекали траками из камней. Третий отчаянно загребал по воде, что твой пароход. Парни, стоя по грудь в реке, поддевали «быка» здоровенными слегами. А с кабины бульдозера, отчаянно размахивая руками, дирижировал Илья. Но в тот момент, когда «бык» стронулся с места, у них лопнул трос, и Юлька закрыла лицо ладонями, а потом и вовсе убежала, чтобы не сглазить.
Она трижды подогревала ужин, однако так и не дождалась своих заработавшихся едоков — уснула. А когда проснулась на рассвете и заглянула в раскрытый вагончик, где жил Илья, ахнула: парни мешками валялись по койкам — нераздетые, мокрые. С одежды, из сапог еще капала вода. И Юлька стягивала со всех по очереди сапоги — а вы знаете, что это такое, стягивать со спящего мокрые сапоги? — и задыхалась, и чертыхалась сиплым шепотом, и плакала, и приговаривала:
— Мальчишки вы мои! Совсем еще мальчишки…
И ни один из них не проснулся ни на миг. Даже слова не промычал спросонья.
Потом она распалила печурку в своем вагончике и развешала, разложила, рассовала на просушку двадцать два сапога и двадцать две портянки. А сама понеслась к реке. Все четыре опоры стояли на месте. По оси — как по натянутой струне.
Какой это был день и час? Вопрос праздный. Сделанное сжало, спрессовало, сгустило время. Впрочем, Юлька уже заметила, что время «испортилось» — как старые бабкины ходики.
Позднее выяснилось — с упрямым сычевским «быком» они провозились до четырех утра, изорвали весь наличный трос, запороли один из трех бульдозеров и вымотались до бесчувствия. В половине шестого она закончила сдирать с них сапоги и помчалась взглянуть на мост — опоры стояли как по струне. Потом приготовила завтрак, но тормошить сонное царство не решилась, пусть поспят, и сама задремала — этот аврал вовсе выбил ее из ритма. Когда проснулась, ребят уже не было, завтрака тоже. Она спешно принялась готовить обед. Небо покрылось хмарью, где солнышко — не определишь. Ее наручные часы, как на грех, остановились. Обед остыл. Она пошла на реку. И обмерла на крутом бережку, пораженная: мост обрел свои окончательные очертания! Все опоры были связаны пролетами, стояли стояки и поперечины — хоть настил стели. Она, уже не профан в мостостроении, глазам своим не поверила. Длинный же нужен день, чтобы прогнать и закрепить прогоны!
