Утром Магеллан послал Барбозу с его шлюпочной командой на выручку. Я напросился с ними. Тюлений остров мы нашли быстро. Сотни округлых туш нежились на солнце у воды. Тюлени приподымались на ластах без страха, с интересом разглядывали нас. Мы шли по лежбищу, перешагивали через животных; они поворачивали вслед усатые морды с глазами, весьма похожими на человеческие.
Матросов нигде не было видно. «Ого-го! — закричал Барбоза. — Где вы, дети мои?»
«Ого-го-ого-го-ого-го…» — эхом понеслось по острову. Тюлени, испуганные шумом, как по команде, дружно заковыляли к воде и с громким плеском погрузились в море. Будто поплавки, головы их закачались на волнах, прислушиваясь к шуму на острове.
Матросов мы нашли над скалой, закоченевших, спавших в обнимку.
Еще южнее армада узрела два острова с диковинными зверями. На одном толпились тысячи особого рода гусей. Черное жирное тело их покрыто перьями, но летать они не умеют, ходят вперевалку, зато ныряют и плавают не хуже рыб. Клювы как у воронов…[50] Они тоже не боялись людей, и мы за час набили ими трюмы всех пяти судов.
Вслед за тем в памяти встает сумрачная картина. Полутемно. Тучи, как дряблое брюхо неба, провисают над самыми мачтами. Ветер колотит зарядами пыли то справа, то слева. В запыленных глазах моих резь, но с вершины поднявшего нас вала я вижу совсем рядом берег, куда неудержимо швыряет «Тринидад». Иштебан Гомиш и командор с лицами, синими от натуги, ухватились за руль, разворачивая корабль. «А-а-а-х», — постанывает Гомиш. Каравелла мелко дрожит от напряжения…
Армада зашла в эту бухту пополудни. Вход был узок. Бухту признали непригодной к зимовке из-за малости, а также из-за отсутствия вдоль нее гор или холмов, которые прикрывали бы от ветра. Магеллан послал шлюпку на берег за водой и дровами. Шлюпка ткнулась носом в землю, и это было последнее, что мы видели с борта. Потому что налетел шквал.
Якоря срывались. Пыльный ветер беспорядочно менял направления. Бухточка клокотала до дна. Выйти в море не стоило и пытаться. Шесть дней по взбесившемуся пятачку воды метались пять каравелл, стараясь не выброситься на берег и не таранить друг друга. Если дьявол хотел с нами покончить, то он выбрал наилучшую ловушку. Шесть суток никто не спал и не ел. Положение было поистине отчаянным. Бывали минуты, когда закаленные ветераны падали с ног и плакали, как малые дети, от усталости и ненависти к стихиям.
Случись подобное с нами полугодом раньше, армада, наверное, погибла бы, люди не выдержали бы соревнования с духами ада. Но это были уже не те матросы, что впали в ужас при виде Тенерифа, нет! Шесть месяцев плавания укрепили душу. Мы выстояли, мы выжили, и мы победили проклятую бухту, которую моряки из-за шестисуточных непрерывных трудов назвали Бухтой Тяжелой Работы.
