Звезда мореплавателя | страница 30

Они возникли прямо из тьмы, раскаленно-желтые шары, то узенькие, как пиастры, то величиной с кошачью голову. Шары плыли куда им вздумается, не обращая внимания на ветер, спускались к палубе, блуждали между парусами, тянулись к людям. Святые тела, к радости команды, приходили и в следующие ночи. Никому не мешая, играли они над кораблем. «Слава богу! — говорили матросы. — Святой Эльм к нам благосклонен. Значит, нас ждет удача. Святой Эльм за командора! При Картахене святой знаков не подавал…»

Как наивны мы были! И я поддался общему настроению. И Барбоза, насмешник Барбоза удовлетворенно крутил ус и звонко щелкал Фернандо по голове. Юнга обиженно бросался на него с кулаками, и Барбоза с показным испугом закрывал живот от ударов. Фернандо наступал, наступал, пока вдруг ноги его не переворачивались кверху и он не повисал головой над очагом. «Друзья, — звал Барбоза, — есть поросеночек, коптить пора! Хотя разве это сало?» — разочарованно похлопывал он по узкому заду юнги.

Однажды, когда мы уже пересекли экватор, явилось самое большое святое тело. Оно опустилось на верхушку грот-мачты и неподвижно застыло там. На корабле стало светло, как в летнее утро. Команда, не ложась спать, следила за этим маленьким солнцем. Видели его и с других судов армады. Огонь святого Эльма озарял дорогу, брал нас под свое покровительство.

Два с половиной часа осенял он армаду и на прощанье вспыхнул ослепительным победоносным пламенем. Когда зрение вернулось, проглянули разрывы в облаках, изогнутая луна, странные южные звезды, и блеклая тень от мачт, летящая по волнам.

Утром показался берег страны, открытой моим страстным и несчастным соотечественником Колумбом.

Я часто перечитываю святое писание, стараясь хоть в нем найти, в чем был смысл наших трудов и был ли он вообще? Не будем говорить обо мне, командоре или об офицерах, — но что заставляло рядовых матросов терпеть муки, идти на труды и жертвы? С гораздо меньшей затратой сил, без всякого риска можно одеться и пропитаться, не уходя в зыбкое море. Пусть не роскошно удается прожить и крестьянину и ремесленнику — зато они не рискуют жизнью, как мореходы. Печальный древний мудрец Екклезиаст писал: «Все труды человека для рта его, а душа его не насыщается». И чем дальше я размышляю, тем уверенней полагаю, что не ради хлеба насущного, а ради насыщения души люди стремятся за горизонт ведомого. И если большинство думает не об этом, а о прибылях и ожидаемых богатствах, то оттого только, что не умеет иначе мыслить из-за нищеты и темноты своей предшествующей жизни.