Я не сразу переварила мысль о том, что у родителей нет прав на детей. Но вскоре это показалось мне очевиднейшей истиной. Мать меня родила, но это не значит, что я — ее собственность. И что она может отослать меня в школу, только потому что ей так приспичило. Непривычно, конечно, но, может, лучше жить вот так, как здесь? Быть частью стихийного сообщества, верить, что любви можно ждать отовсюду. И не страдать, если она не приходит, откуда ты ее ждешь.
На кухне было гораздо темнее, чем во дворе, и я заморгала от нахлынувшего мрака. Во всех комнатах пахло чем-то пряным и мшистым, какой-то смесью масштабной готовки и пота. Почти все стены были голыми, только кое-где попадались полоски обоев с узором из ромашек или неуклюже намалеванные сердца, как на автобусе. Трухлявые оконные рамы, вместо занавесок прибиты футболки. Где-то рядом играло радио.
Десять — или около того — девочек хлопотали на кухне, каждая была занята своим делом, и все выглядели очень здоровыми: подтянутые загорелые руки, густые волосы. Босые ноги на грубых половицах. Они гоготали и огрызались, шлепали друг друга ложками, щипали за оголенные участки кожи. Все казалось липким и каким-то подгнившим. Не успела я поставить мешок с картошкой на стол, как одна из девочек принялась ее перебирать.
— Зеленая картошка ядовитая, — она рылась в мешке, цокая языком.
— Готовить ее не пробовала? — бросила в ответ Сюзанна. — Вот и приготовь.
Сюзанна спала в маленькой пристройке — грязный пол, у каждой стены по голому двойному матрасу.
— Здесь чаще всего девочки ночуют, — сказала она. — Ну когда как. Еще Нико иногда, хотя я этого не одобряю. Я хочу, чтобы он вырос свободным. Но я ему нравлюсь.
Над матрасом приколот кусок грязного шелка, на постели — наволочка с Микки Маусом. Сюзанна протянула мне самокрутку, кончик был мокрым от ее слюны. Пепел сыпался на ее голую ляжку, но она этого как будто не замечала. Трава была посильнее той, что курили мы с Конни — высохшие отсевки из ящика с носками Питера. Я ждала, когда начну чувствовать себя по-другому. Конни пришла бы в ужас. Сказала бы, что здесь грязно и странно, что от этого Гая у нее мурашки по коже, — представив это, я загордилась. Мои мысли смягчались, трава давала о себе знать.
— Тебе правда шестнадцать? — спросила Сюзанна. Я хотела снова соврать, но слишком уж понимающий у нее был взгляд.
— Мне четырнадцать, — сказала я.
Сюзанна, похоже, не удивилась.
— Хочешь, отвезу тебя домой? Можно не оставаться.
