— Давай стащу, — сказала я неестественно бодрым голосом. — Бумагу. Это легко. Я у него все время ворую.
Не знаю, поверила ли она мне. Вранье, наверное, так и просвечивало. Но, может, это ее и подкупило. Как отчаянно я к ней лезла. Или хотела посмотреть, чем все закончится. Как богатая девочка поиграет в песочнице для преступников.
— Ты серьезно? — спросила она.
Я пожала плечами, сердце так и колотилось. Может, она меня и пожалела, но этого я не заметила.
Мое необъяснимое возвращение заставило мужчину за прилавком насторожиться:
— Опять пришла?
Даже если бы я и вправду хотела что-то украсть, у меня бы ничего не вышло. Я таскалась по рядам, пытаясь стереть с лица предательский блеск, но мужчина ни разу не отвернулся. Так и пялился, пока я наконец не схватила рулон туалетной бумаги и не притащила его на кассу, стыдясь того, как быстро привычка взяла свое. Конечно, я не собиралась ничего красть. Какое там.
Пробивая бумагу, он прослезился.
— Такая милая девочка, а водишься с этими девками, — сказал он. — Они все там отбросы. Мужик еще, с черной собакой. — Вид у него был оскорбленный. — Таких к себе не пущу.
Сквозь рябоватое стекло я видела, как девочка бродит по парковке. Прикрывает рукой глаза. Какая нежданная, внезапная удача: она ждет меня. Я заплатила, и мужчина внимательно поглядел на меня.
— Ты еще ребенок, — сказал он. — Шла бы ты домой.
После этого я перестала его жалеть.
— Пакет не нужен, — ответила я и затолкала бумагу в сумку.
Я молчала, пока он отсчитывал мне сдачу, облизывая губы, точно хотел согнать дурной привкус.
Увидев меня, девочка встрепенулась:
— Достала?
Я кивнула, и она потащила меня за угол, легонько подталкивая. Я уже почти верила, что на самом деле украла бумагу, вены горели от адреналина, когда я раскрыла сумку.
— Ха, — сказала она, заглянув туда. — Так ему и надо. Придурок. Сложно было?
— Ничего сложного, — ответила я. — Да и он вообще не смотрит.
Меня взбудоражил наш сговор, наше сообщничество. Несколько пуговиц на ее платье были расстегнуты, виднелся треугольничек голого живота. До чего же ощутимо от нее исходила какая-то вальяжная сексуальность, как будто ее одежда была наброшена прямо на остывающее от пота тело.
— Я Сюзанна, — сказала она. — Кстати.
— Эви.
Я протянула руку. Сюзанна рассмеялась, и я сразу поняла, что пожимать руки не стоило, что это пустой знак из мира нормальных людей. Я покраснела.
Без привычных жестов и условностей было непонятно, как себя вести. Я не знала, чем их можно заменить. Мы молчали, и я заторопилась со словами.
