— По-моему, я тебя недавно видела, — сказала я. — Возле “Хай-Хо”.
Она ничего не ответила, уцепиться было не за что.
— Ты была с другими девочками, — сказала я. — Потом автобус подъехал.
— А, — она оживилась, — да, тот придурок здорово взбесился. — Она расслабилась, вспоминая. — За девчонками приходится приглядывать, не то они перестараются. Попадемся.
Наверное, видно было, с каким интересом я смотрела на Сюзанну: она не стеснялась, позволяла себя разглядывать.
— Я запомнила твои волосы, — сказала я.
Сюзанне это, казалось, польстило. Она рассеянно потрогала кончики:
— Я не стригусь.
Потом я узнаю, что им запретил стричься Расселл.
Внезапно она прижала туалетную бумагу к груди, сказала с достоинством:
— Тебе заплатить за нее?
У нее не было ни карманов, ни сумки.
— Не-а, — ответила я. — Я ведь тоже за нее не платила.
— Ну спасибо, — с явным облегчением сказала она. — Ты тут рядом живешь?
— Да, недалеко, — ответила я. — С мамой.
Сюзанна кивнула.
— На какой улице?
— Морнинг-Старлейн.
Она удивленно хмыкнула:
— Шикарно.
Видно было, для нее это что-то значит — то, что я живу в таком хорошем районе, но я не понимала почему. Додумалась разве что до глубинной неприязни к богатым, присущей всем молодым людям. Богачи, пресса, правительство — они всех молодых мешают в один мутный источник зла, фабрикаторов великого заговора. Сама я тогда только училась со стыдом говорить о деньгах. Высмеивать себя, чтобы опередить других.
— А ты?
Она легонько — одними пальцами — отмахнулась. — А, — ответила она, — да знаешь. У нас тут дела разные. Но когда много народу живет в одном месте, — она потрясла бумагой, — это значит, что и жоп много. У нас сейчас трудно с деньгами, но это только сейчас, ненадолго.
Нас. Эта девочка была частью нас, и я завидовала ее легкости, тому, что она точно знает, куда пойдет с парковки. К этим двум девочкам, с которыми я видела ее в парке, к кому-то еще, с кем она живет. К людям, которые заметят ее отсутствие и обрадуются ей, когда она вернется.
— Ты молчунья, — заметила Сюзанна.
— Извини.
Я изо всех сил старалась не расчесывать комариные укусы, хотя кожа так и зудела. Мне до дрожи хотелось о чем-то с ней поговорить, но в голову приходило только то, чего я сказать не могла. Нельзя было говорить, как часто, как много я думала о ней с того самого дня. Нельзя было говорить, что у меня нет друзей, что меня выпихивают в школу-пансион, в это общество ненужных детей. Что для Питера я хуже пустого места.
