Мать Сергея по-своему истолковывает молчание Шумилиной. И спешит с выводом:
— Разве что отлупить как следует? Может, это подействует.
— Ну что вы, — противится Шумилина.
Своих детей у учительницы нет, и она не сторонница телесного наказания.
— Отлуплю, — угрюмо, как о решенном, обещает мать Сергея, — как только домой заявится — отлуплю.
— Но это тоже не метод воспитания, — возражает Шумилина. Но возражает так устало, что мать Сергея думает: решение ею принято правильно.
Открывается дверь, высокий сутуловатый человек в тускло поблескивающих очках басит с порога:
— Опять свет экономите?
Мать Сергея, признав завуча, торопливо кивает в его сторону.
— Ну, — не скрывает завуч своего удивления, — снова вы…
Он собирается что-то спросить у нее, но в это время в коридоре раздается звонок, и завуч, спохватившись, досадливо машет рукой и снова спешит за дверь.
Сергей твердо решает поехать в город. Он должен отыскать сына летчика и отдать ему часы отца, как ни жалко расставаться с ними…
Глотая оладьи, приготовленные матерью на обед, Сергей обдумывал план поездки. Первое, что ему нужно, — это деньги, рублей пять, не меньше. Трясти копилку рискованно. Сразу станет заметно.
Он уж и так брал дважды из копилки на кино, на пищалку. А тут нужно на два билета. Конечно, если поехать на поезде, то можно сэкономить, но поезд ходит очень неудобно. Это только часа в два будешь в городе, а в пять нужно возвращаться назад, чтобы мать не успела спохватиться. Иначе худо.
Но где же достать денег на автобус? Летом он добывал их просто. Помотаешься по дворам, наберешь железок — и в утиль. А сейчас где искать все снегом засыпано. Если только на чердаке что-либо завалялось?
Железная крыша местами пробита, и на чердак натрусило снегу. Но снег здесь легкий, разбросать не трудно. Сергей согнул попавший под руку картонный лист — получился совок. Им и начал сгребать снег, сбрасывая на улицу, в слуховое окно. Пожалуй, мать бы за такую работу похвалила. Мать всегда хвалила, когда он занимался полезными делами. В левом углу Сергей приметил медный примус и мятую керосиновую лампу. Лежали они здесь давно, и мать про них никогда не вспоминала, а значит, не сразу заметит их пропажу. Хотя примус и лампа из цветных металлов, много за них не дадут, потому что они очень легкие.
Вся надежда на две большие плетушки, что громоздились возле чердачного окна. Они набиты всякой всячиной и сверху прикрыты рваной задубевшей клеенкой. Сергей обмахнул ее веником, расстелил на чердаке, торопливо выкладывая содержимое кошелки. Сверху лежали старые, потрепанные книжки и тетради, пузырьки, бутылки и бутылочки, флаконы, которые он с ребятами собирал, воображая, что вся эта стеклянная посуда станет бутылками с горючей смесью, когда они начнут играть в войну. В этой плетушке лежало много ненужных вещей. Его рваные штаны, побитая молью желтая кофта матери, подшитый рыжий валенок, пара галош. Одна — черная, фабричная, другая — красная, самодельная, вырезанная из автомобильной камеры. В таких красных галошах у них после войны ходили многие в поселке.
