Теперь у него для Желтого дома было пятнадцать картин размером 30X30: «Подсолнечники» 2, «Сад поэта» 3, другой сад 2, «Ночное кафе», «Мост в Тринкетайле», «Железнодорожный мост», «Дом», «Тарасконский дилижанс», «Звездная ночь», «Вспаханное поле», «Виноградник» (названия самого Ван Гога). Он мог считать осуществленным свой замысел.
Как видим, эта декорация давала всеобъемлющую картину «его» Арля, его жизни в нем и его восприятия во всем диапазоне чувств — от радости до отчаяния. Внутри этой декорации, приготовленной к приезду Гогена, он предполагал свою с ним совместную жизнь.
Наконец, 25 октября в Арль приехал Гоген. Взаимная настороженность, возникшая в процессе переговоров и переписки, при встрече рассеялась или, вернее, ушла куда-то в душевные глубины, чтобы вспыхнуть вновь через два месяца. Но пока они, наладив совместное хозяйство, бразды правления которым взял в свои руки Гоген, недовольный безалаберностью Ван Гога, принялись за работу. Гоген раскачивался не сразу — ему нужно было приглядеться к Арлю, который после Понт-Авена и уже хорошо им освоенных бретонской природы, фигур в своеобразных нарядах и общей достаточно «экзотической» атмосферы старинных обычаев и уборов показался ему невыразительным. Однако Ван Гог восторженно отнесся к возможности работать с ним бок о бок. «Великое дело для меня находиться в обществе такого умного друга, как Гоген, и видеть, как он работает» (563, 429).
Уже несколько месяцев он с огромным интересом следил за тем, что делается в Понт-Авене, узнавая об исканиях своих друзей по письмам Бернара и немногим картинам, которые он получал в обмен на свои. Его очень интересует «синтетизм», выдвинутый его друзьями в противовес аналитическому импрессионизму. И хотя он не одобрял их метода работы по памяти, приводящего к «абстракции», однако даже обмен мнениями по этим вопросам имел для него значение.
Свидетельством этого явилась, как считал Ван Гог, «одна из его лучших работ» — «Спальня Винсента в Арле» (F482, Амстердам, музей Ван Гога), написанная накануне приезда Гогена, в которой «нет ни пуантилизма, ни штриховки, — ничего, кроме плоских, гармоничных цветов» (555, 421).
Упрощая колорит путем устранения теней и наложения цветовых плоскостей, «как на японских гравюрах», он надеется придать предметам «больше стиля» (554, 420).
Это полотно, задуманное как «контраст» к «Ночному кафе» и писавшееся в дни отдыха после недели напряженной работы, должно было, по замыслу Ван Гога, выражать «мысль об отдыхе и сне вообще». Даже мебель «всем своим видом выражает незыблемый покой». Однако в этих чистоцветных плоскостях, сопоставленных в соответствии с разработанной им иерархией контрастов бледно-фиолетовые стены и желтая мебель, алое одеяло и зеленое окно, оранжевый умывальник и голубой таз, — выражена скорее формула покоя, не ведомого Ван Гогу, нежели действительный покой. Гармония здесь присутствует как отвлеченный результат цветовой «математической» логики, лишь подчеркивая эмоциональный фон тоски и одиночества, ищущих разрядки в эстетике стилевых формул. Прав А. Этьен, когда пишет об этой работе, что «редко Ван Гог, не прекращая быть самим собой, был так близок к той абстракции, которая есть синтаксис живописи, если не ее цель» 49.
