Мой локоть сорвался со стола, и вместе мы рухнули на пол.
Лежа на полу, Аверьянов продолжал одной рукой удерживать меня мертвой хваткой за ворот, а другой вцепился мне в шею. В этот миг я, кажется, действительно предпочел бы быть задушенным. Можно представить себе, как безобразно выглядела сцена со стороны. Ресторанная публика, смотревшая на нас, вряд ли понимала, что происходит, ведь минуту назад мы мирно беседовали, и вот вдруг полезли друг на друга с кулаками. Но Аверьянов и вправду пытался меня задушить.
Наконец служащие заведения спохватились. Над головой у меня замаячила чья-то тень. Сквозь темные пятна, плывшие у меня перед глазами, я увидел склонившуюся надо мной страшноватую физиономию Мустафы. Кто-то из поваров, крупнотелый и краснолицый, оттаскивал Аверьянова в сторону, ухватив его неподатливую тушу за плечи. Раздался треск ― это на Аверьянове лопнул пиджак. Некоторые посетители заведения повыскакивали из-за столов. Двое официантов тем временем обступили меня поплотнее, вероятно, в полной уверенности, что меня тоже придется усмирять как буйнопомешанного. И когда я наконец пришел в себя, то увидел на входе полицейских…
Официанты расступились, давая дорогу стражам порядка. Я поднялся с пола. Присмиревший Аверьянов смотрел на стоявших вокруг с немым укором и словно призывал всех взглядом к действиям: «Господа товарищи, чего же вы стоите? Теперь ваша очередь меня мутузить!»
Судя по воинственному виду полицейских, нас следовало немедленно скрутить в узел. Однако обошлось без применения силы.
Мы стояли с понурыми лицами, руки по швам, ни дать ни взять подравшиеся недоросли. Да и можно ли тут было разобраться, кто зачинщик, а кто жертва бесчинств?
Нас подтолкнули к выходу. Лицо Аверьянова исказилось. Он судорожно вздрагивал при каждом прикосновении к нему, будто его ошпаривали кипятком, и затравленно бегал глазами по сторонам. У меня даже промелькнула мысль, не высматривает ли он удобную лазейку, чтобы рвануть в сторону и дать деру. Я не мог прийти в себя от пережитого волнения и старался поточнее выполнять все требования полицейских ― из опасения, что любой неосторожный жест, чего доброго, будет не так истолкован, и тогда нам обоим достанется еще и дубинкой по ребрам.
Темный ночной тротуар, на который нас вытолкали как спьяну подравшуюся шпану, был мокрым от прошедшего недавно дождя. Свежий воздух и безлюдная улица казались спасением от только что пережитого позора. Проезжую часть преграждал полицейский микроавтобус. Его боковая дверь была открыта. Один из полицейских жестом приказал нам лезть вовнутрь.
