Затем она рухнула на изношенную кушетку. Я уставился на коричневое пятно на степе прямо над ней. Что за хуйия? Откуда оно взялось, это пятно?
Кайфолом уже на ногах, глаза навыкате, как у жабы. Вот кого он мне все время напоминает — жабу. В частности, из-за того, как он подскакивает и как от полной неподвижности моментально переходит к повышенной прыгучести. Он взирает на Лесл, и несколько секунд, затем кидается в спальню. Мэтти и Кочерыжка озираются непонимающе по сторонам, по даже сквозь героиновый туман до них доходит, что случилось какое-то говно. До меня-то уже дошло. Черт побери, я-то всё понял. И тут я говорю то, что я всегда говорю, когда случается какое-нибудь говно.
— Пойду сварю раствор, — говорю я.
Мэтти впивается в меня глазами и согласно кивает. Кочерыжка встает и перебирается на кушетку, поближе к Лесля. Та лежит, обхватив голову руками. Какое-то мгновение мне кажется, что Кочерыжка погладит её. Я очень на это надеюсь. Я так хочу, чтобы он это сделал, но он просто сидит и смотрит на неё. Даже отсюда мне видно, что он просто уставился на большую родинку у неё на шее.
— Это я виновата… я во всём виновата… — рыдает Лесли.
— Э, Лес… типа, Марк сейчас раствор сварит, э… ну, типа, ты понимаешь… — говорит ей Кочерыжка.
Это первые слова, которые он сказал за несколько дней. Судя по всему, мудила все это время их репетировал.
Возвращается Кайфолом. Всё его тело напряжено, особенно шея, которая выглядит так, словно на неё надет невидимый ошейник. Голос его звучит ужасно: он напоминает мне голос демона из фильма «Изгоняющий дьявола». Мне становится страшно.
— Блядь… вот она, блядская жизнь, прикинь? Когда что-нибудь в этом роде случается, хуй ли тут можно сделать? Прикинь?
Я никогда не видел его таким раньше, а ведь я знаю этого мудилу практически всю жизнь.
— Что стряслось, Ломми? Что, блядь, происходит?
Он подходит ко мне с таким видом, словно собирается пнуть. Мы с ним лучшие дружбаны, но иногда, по пьянке или по злобе, нам случается бить друг друга, если кто-нибудь что-нибудь брякнет. Не всерьёз, так, чтобы выпустить пар. Дружбаны могут себе это позволить. Но не сейчас, не сейчас, когда меня начинает ломать. Мои кости разлетятся на тысячу осколков, если этот гондон меня пнёт. Но он просто становится рядом. Слава Богу! Спасибо тебе, Кайфолом, спасибо, Лоример.
— Какой пиздец! Какой охуенный пиздец! — стонет он высоким жалобным голосом, словно собака, которую переехала машина, и вот она лежит на мостовой, скулит и ждет, пока какой-нибудь говнюк не пожалеет её.
