— Пузырь будет! — весомо сказала она, осмотрев руку Качаловой, — Но до свадьбы заживет. Мы ваш ожог сейчас пантенольчиком сбрызнем. А вот свитеру конец. Кофе с ангорки не отстирать ни в жизнь. Это как же у вас так замечательно получилось? Я ж говорила, что кофе налью сама и вообще на кухне останусь. А вы, Татьяна Борисовна, заладили: «мало места, мало места»… Вот и доэкономились места-то. Будете с обожженной рукой ходить. Ни браслетик одеть, ни часики.
Через десять минут мы с Татьяной уже сидели в ее комнате и медленно попивали джин-тоник — «от нервов», — как сказала домовитая и деятельная Нина.
— Послушай, ты нарочно кофейник перевернула? — спросила Таня, — Чтоб расспросы прекратить?
— Боже упаси! — я была сама честность — Такое мне и в голову бы не пришло. Я, видишь ли, за салфетками вазочку с вареньем заметила. Вот ее-то я и хотела на твою Нату опрокинуть, врать не стану.
— На Наташу? Боже мой, но зачем?
— А у девушки в руках интересный журнальчик был. А в нем моя фотография на всю обложку. Мало того, что твой Гоша Великолепный меня взглядом пробуравил всю…, мало того, что тетя Люба сдала мою «Витальевну» с потрохами, так еще и этот журнал. Короче, раскусить нас могли в любую минуту. Рука как? Сильно болит?
— Да ерунда. Даже волдыря не будет скорей всего. Но ты права, пожалуй. Мы вчера так мало успели обсудить… И про маму я забыла. Ну, в том смысле, что она и Вику отлично помнит, и семью ее. Да и ты не могла Любовь Павловну «не узнать»… Я как подумаю, сколько всего еще может внезапно обнаружиться — прямо скрючиваюсь от страха. Хуже всего, что я не просто вру, а вру близким людям. Ну что мне скажет Сережа, когда наши с тобой детективные игры наружу выплывут?
Имя «Сережа» меня резануло словно острым ножом. Я заерзала в кресле и отставила коктейль: — Танюш, а можно мне твоим телефоном воспользоваться? Его… того… не прослушивают? А то мою трубку я отдала своим сотрудникам. Мне же как-то надо на связь с ними выходить?
— Да звони на здоровье, — Качалова протянула мне изящный белый телефончик, абсолютный клон моего собственного аппарата, — Его и не прослушивают, и не просматривают, — она вздохнула, — Не просматривают с той поры, как Сережа пролетел с выборами.
Вот и ладно. Я вышла на балкон.
Что вам сказать? Разговор с Колюней не принес мне ничего нового или успокоительного. Господин Толкунов, мой любимый муж Сережа, действительно находился в Питере. Один! Госпожа Христенко, она же Настенька, она же злая разлучница, посетила сегодня женскую консультацию и получила направления на анализы (мои сыскари даже выяснили на какие). За букет цветов и бутылку коньяка им удалось дополнительно узнать у лечащего врача, что срок у Настеньки 12 недель. И уже я сама, без всяких цветов и выпивки подсчитала, что этот срок точно совпадает по времени с моими последними каникулами в Таиланде, которые я устроила себе сразу после майских праздников, решив, что боссы детективных агентств тоже должны отдыхать. А вот Сережа со мной не ездил. Он не любил жару вообще и тайскую влажную жару в частности. Видимо им он предпочитал зной пылких Настенькиных объятий. Что, собственно, и зафиксировано в ее медицинской карте. Как мне сообщили, отцом ребенка Настя записала Толкунова Сергея Тимофеевича.
