— Мам, ну откуда Вика про твоих соседей знает? Она сама в Запорожье десять лет назад уехала, — Татьяна, молчавшая до сих пор, пришла мне на помощь. — А тетя Соня под электричку угодила год назад. Я ж тебе рассказывала. Так что не приставай к Вике. Ей о родителях вспоминать горько.
Я рассеяно кивнула. У меня из головы не выходила фотография с обложки и то, что Великолепный Гоша, сидя рядом со мной, тоже может ее заметить и сравнить с новоиспеченной подружкой. Хотя та холеная красавица на глянце и я, опухшая от слёз, растрепанная и в китайских обновках имеют сейчас мало общего. Но, тем не менее…
— Так Сонька-то под электричку не насмерть угодила, — вскинулась старушка, — Ты ж мне сама говорила,… вытащили ее. Вика вон, к ей моталась, звонила тебе из больницы. Перелом ноги ну и сотрясение головы. Тоже не подарок, но не убилась же, слава Богу.
— Умерла моя мама, теть Люба, — я мысленно попросила прощенья у незнакомой мне женщины из Нижневартовска, — заработала в больнице воспаление легких и умерла.
Я всхлипнула и закрыла глаза рукой. Через растопыренные пальцы я заметила, что журнал в руках у Наты дрогнул и слегка опустился. Я добавила децибел в рыдания:
— Похоронили мы ее, теть Люба… Прямо рядом с папкой похоронили.
Вспомнив могилку собственных родителей, я разрыдалась уже почти натурально и потянулась за салфетками. Сквозь слезы и сопли я не заметила небольшой металлический кофейник, который стоял на спиртовой горелке и нечаянно опрокинула его. Горячая коричневая жидкость жирной лужей выплеснулась на белоснежную скатерть и стремительным ручьем потекла к Нате.
— Ай! — громко вскрикнула Наточка и, вскочив, шмякнула в коричневую лужу недочитанный журнал. Увы, совсем не той стороной, которой мне бы хотелось.
— Ой, — тихо вздохнула Татьяна и схватилась левой рукой за запястье правой руки — вероятно кипящий кофе попал ей на руку. На глаза Качаловой навернулись слезы.
— Что такое? — взвизнула тетя Люба, растерянно вертя головой.
И только Георгий Петрович среагировал четко, по-военному, сухо отдав приказ в портативную рацию, лежащую рядом с его блюдцем:
— Николай, быстро с Ниной и аптечкой в кухню! Ожог у Тэ. Бэ., скорее всего, первая степень. — затем он повернулся к Качаловой: — Татьяна Борисовна, поднимайтесь, пойдемте к раковине, надо руку под холодную воду подставить.
Охающая Татьяна пошла за Гошей. Я, не растерявшись, тут же схватила мокрый журнал и сунула его в мусорное ведро, которое стояло в нише, под мойкой. Ната растерянно смотрела на разгромленный стол и медленно дожевывала печенье. Любовь Павловна зачем-то сняла очки и стала выглядеть еще беззащитней. Через минуту в кухню вошла стройная женщина в дорогом спортивном костюме — красивая и подтянутая — и уже знакомый мне Николай. В руках дама держала обитую плюшем коробку, вероятно, домашнюю аптечку Качаловых. Николай почему-то сжимал в руках пистолет. Отодвинув меня с прохода, женщина подошла к Татьяне и освободила ее руку из цепких пальцев великолепного Гоши.
