Невзирая на мое восхищение его преданностью социальным проблемам, он достиг бы точно такого же результата, прислав всего-навсего только одну розу. Одну-единственную розу. Я оценила его умение удерживаться от искуса излишеств «позолоченного века», но более того я оценила размышления, которые навевает один-единственный цветок. Именно этот, не вполне распустившийся, пока еще не нес на себе печать преждевременного угасания, если только таковая не пряталась в венчике его закрученных лепестков. Из того, что мне теперь виделось, свернувшиеся лепестки сулили радость полной жизни, которая могла таить в себе необыкновенные приключения. Однако я жаждала превращать розы в стекло.
Мое двудольное сердце раскололось с грохочущим треском: и мистер Тиффани, и Эдвин требовали каждый свою половинку.
Я сидела на своей постели в одурении, крутя розу между большим и указательным пальцами, пока решение не пришло само собой. Я буду вынуждена уговорить мистера Тиффани изменить свою политику — если не для всех, то для меня. Если смогу убедить его счесть меня незаменимой. Если не смогу и если выйду замуж за Эдвина, то, возможно, буду жалеть и об этом своем втором жертвенном замужестве. В последующие месяцы я должна проявить такие блестящие способности, чтобы мистер Тиффани был готов позволить мне все, что угодно.
Когда я на следующий день пришла на работу, то увидела сидящую на моем столе Вильгельмину.
— Я скоро выхожу замуж, — объявила она. — Так что, полагаю, это означает расставание с вами.
— Даже не хочу слышать об этом. Ты еще слишком молода. — Я жестом велела ей убраться, и она соскочила со стола.
— Мне восемнадцать. Самый подходящий возраст. Моя мать в Швеции вышла замуж еще раньше.
— Когда я приняла тебя на работу, ты утверждала, что тебе семнадцать, а это было три года назад!
Она уставилась прямо мне в глаза:
— Я соврала.
Мгновенное потрясение перешло в бешенство оттого, что меня обвели вокруг пальца.
— Значит, ты лгунья? Ты соврала и насчет подбитого глаза. Твоя мать засветила тебе, верно?
— Не имеет значения. Я хочу получить то, что мне причитается, чтобы можно было обставить комнату для нас.
— Для тебя и этого парня-мясника? Похоже, все серьезно.
— У него есть имя, миссис Дрисколл. Его зовут Нед Стеффенc, и он любит меня.
— А эта мастерская ничего не значит для тебя? Радость, доставляемая нашей работой? Это — неплохая жизнь, Вильгельмина, бесконечно лучше той, которая ожидает тебя… в другой роли. Ты — отличная наборщица, одна из лучших.
