А спустя несколько дней в мастерские вошел старик в малиновом камзоле поверх белоснежной рубахи. За локоть его поддерживал человек помоложе, имеющий со стариком большое сходство.
— Кесарев, где Кесарев Петр Дмитриевич? — воскликнул старик.
— Леонард Эйлер, — шепнул Кулибину Игнат.
— Да, Эйлер, — подхватил ученый. — Старик Эйлер пожаловал сюда, чтобы производить знакомство с очень хорошим мастером Иваном Петровичем Кулибиным. Мне говорили о нем Фус и Румовский. Я посылаю сына в Кунсткамеру посмотреть часы, каких нет на всей земле. Кесарев, укажите на Ивана Петровича. Я хочу предложить ему свою дружбу.
— Вот извольте, — отрекомендовал Кесарев, — Иван Петрович Кулибин.
Ученый поймал руку Кулибина:
— Прошу верить моему сердцу. Я имею большую честь с вами знакомиться. Я всегда говорил: в России много хороших мастеров. Иван Петрович, в любой час дня и ночи старик Эйлер к вашим услугам. Милости прошу.
— Спасибо! — в волнении проговорил Иван Петрович.
— Он слеп?! — удивился Кулибин, когда Эйлер вместе с провожатым вышли.
— Он видит дальше нас, хоть и лишился зрения, — ответил Кесарев.
…Петербургские белые ночи. Особенно они хороши, когда над горизонтом плывут легкие, причудливой формы облака. Закат и восход подсвечивают их нежными красками. Одно облако напоминает ягненка, другое быстрого оленя, вот-вот, кажется, перескочит олень через линию горизонта и умчится в далекие края. «Опять олень», — удивляется Иван Петрович.
Нева замерла, притаилась, ждет, когда взойдет солнце, от которого вспыхнут купола церквей. Разбудит солнце ватаги крючников, заскользят по глади лодки, начнут браниться рабочие, наводящие Исаакиевский мост. Голоса их сольются с цоканьем копыт, скрипом телег, со стуком каменотесов и выкриками торговок. Когда-то Нева не знала этого городского шума. Видится Ивану Петровичу высокая фигура Петра. Шляпа-треуголка, высокие ботфорты. Встал он на стрелке, где Большая Нева от Малой отделяется, и вскинул руку, но не учел царь, что река будущему городу будет помехой. Будто ножом перережет она северную столицу. Быть может, тогда уже видел царь мосты, которые вцепятся в берега и соединят город. Вспомнил Иван Петрович арку радуги, переброшенную через Волгу. Вот и здесь быть бы такой арке, но не семицветной воздушной, а из камня, дерева или металла, чтоб на века стояла. Иван Петрович видел, как осенью разбирали рабочие наплавной мост, тянули барки в затон, чтобы весной снова ставить суда поперек быстрой реки, стелить настил. Кипит на стрежне вода, рвет канаты в руку толщиной. На мелких реках сваи можно забить, а на Неве не подступишься — глубина на три сажени и быстрина. Особенно худо столице без моста в распутье, когда чернеют закраины. Бросают через них люди жерди, идут с опаской. Сколько раз слышал Иван Петрович крики сорвавшихся в воду. Не всякого спасали, проглатывала черная пучина. «И почему, — думает Кулибин, — в академии столько людей ученых, а моста через реку настоящего нет?»
