Стакан воды | страница 47
— Штраф, штраф! —- весело закричала Катя. — Вы проговорились.
— Ладно, — охотно согласился Баклажанский. — Одно мороженое за мной. Но всё-таки ответьте...
— О нет, — лукаво улыбнулась Катя. — Я знаю — это провокация, вы хотите, чтобы я тоже нарвалась на штраф. Не выйдет! Не проведёте...
— Да нет же, — искренне сказал Баклажанский. — Мне, правда, интересно. Честное слово! Пусть будет не в счёт. Чур-чура! — ему очень хотелось услышать похвалу именно от неё.
— Ну, если чур-чура, тогда скажу, — согласилась Катя. — Ваши «Углекопы», Федор Павлович, мне не нравятся...
Этого влюбленный ваятель не ожидал. Он даже не поверил и переспросил:
— Как, не правятся?
— Не нравятся совершенно, — уточнила Катя. — Они какие-то не настоящие...
На этот раз самостоятельность Катиного суждения не доставила Баклажанскому того удовлетворения, которое он испытывал, когда речь шла о других.
«Критикует», — подумал он без всякого восхищения.
— Только вы не обижайтесь, Федор Павлович, — мягко сказала Катя. — По-моему, всегда лучше сказать правду, — и, покраснев, она добавила: — В этом и есть настоящее хорошее отношение к человеку.
Её смущение было трогательным, но Федор Павлович почему-то не умилился.
— Я не обижаюсь. Я в восторге от вашей искренности, — сказал он, с трудом симулируя удовольствие. — Искренность украшает человека!
И он неискренно засмеялся.
— Ну ладно, чур-чура уже кончилось! Не будем об этом говорить...
— Не будем, — охотно согласилась Катя.
Официант принёс закуски, но Баклажанский не притрагивался к ним. Он заметно помрачнел. Теперь он был почти уверен, что и «огоньковские» фото Катя припомнила не случайно.
«Удивительная область — это искусство, — угрюмо думал он. — Когда люди других профессий объясняются в любви, они не говорят при этом о своих производственных делах. Разве только в плохих пьесах это бывает. Но если ты причастен к искусству, то даже в такой ответственный момент каждый имеет право портить тебе настроение разговорами о твоих творческих делах».
Кате стало жалко скульптора. «Мальчик обиделся,— подумала она. — Бедняжка». Ей захотелось утешить его, и она пошла на нехитрую уловку.
— Федор Павлович, — сказала она, нарываясь на штраф. — Я люблю искусство.
— Очень хорошо, — пробормотал скульптор. — Прекрасно!
«Какой непонятливый», — подумала Катя и громко повторила:
— Я очень люблю искусство.
«Любить мало, надо ещё понимать», — очень хотел ответить Баклажанский, по сдержался. В этот момент он посмотрел на Катю, увидел её зардевшиеся щеки и все понял. Ему стало очень стыдно. «Я дурак, — подумал он. — Дурак и невежа. В конце концов, даже если девочка не смыслит в скульптурах, ей это вполне можно простить». И, торопясь загладить свою вину, он закричал на весь ресторан: