— Зачем ей это? — опять улыбнулась Катя.
— Она, видите ли, собирается готовиться на курсы счетоводов. Так вот ей нужно, чтобы я ей помог. Как вы думаете, она ещё придёт?
— Разве только к кому-нибудь другому.
И они оба рассмеялись.
«Девочка»,—сказал про себя Баклажанский.
«Мальчик», — подумала Катя. И она занялась уборкой. Она проворно возвращала предметам их первоначальное назначение. Пепельница была отмыта от варенья. Молочник и вазочка для цветов освобождены от окурков. Шляпы поднимались с пола, а ботинки снимались с кресел.
Баклажанский с нежностью следил за тем, как Катя аккуратно расставляла парочками разбушевавшиеся калоши и домашние туфли, и очень хотел сказать ей нечто большее, чем простые слова благодарности.
Да, конечно, он любил её.
Он приходил к этому выводу постепенно, по мере того, как изменялись их отношения. Только теперь, оглядываясь назад, он мог бы сказать, когда примерно он перестал видеть в ней маленькую девочку-соседку и после какого из своих многочисленных приездов она впервые удивила его спокойной и нежной уверенностью, с которой перевернула обратно его стоявшую вверх дном квартиру. Он мог вспомнить то время, когда начинал скучать, если неделю не видел привычных веснушек, и, наконец, он мог почти точно установить день, когда он впервые ощутил радостный и тревожный испуг при её лёгком троекратном стуке в дверь.
Он любил её уже давно, но не решался сказать ей об этом. Иногда ему казалось, что мешает разница в возрасте. Иногда он объяснял своё молчание тем, что глупо и нелепо вдруг заговорить о любви после стольких лет знакомства. Он находил оправдание своей скрытности и в том, что она каждый раз приезжала другой, и слова, приготовленные им заранее, уже не годились.
А скорее всего, он не мог сказать ей «люблю» потому, что она этого ещё не хотела и в самый решительный момент ласково, но уверенно уходила от этого слова.
Она уходила от объяснений, несмотря на то, что никто другой не заслонял в её девичьем воображении порывистую и взбалмошную фигуру Баклажанского. Ей нравились его неумелые попытки ухаживать и громоздкие комплименты. Его менторский тон и покровительственное отношение к ней казались ей смешными и трогательными. Да, пожалуй, и она почти любила его или, вернее, могла бы полюбить. И если бы... Впрочем, она ещё сама не могла точно сказать, что именно должен был сделать Баклажанский, чтобы окончательно завоевать её сердце. Но что-то ещё он должен был сделать обязательно.
