. Ренье, Табари и брат Бод, чувствуя, что дело оборачивается весьма скверно, разыскали Франсуа и объявили ему, что нужно действовать. В жалобах старой девы упомянуты все их имена, но что гораздо хуже, в деле есть множество донесений стражников, которые, порасспросив разных людей, много чего вызнали.
— Нам нужно, — объяснил Ренье, — с помощью твоего дядюшки добиться встречи с Робером д’Эстутвилем. Иначе мы спеклись.
— И встретиться с ним нужно как можно быстрее, — добавил брат Бод.
— Ладно, — кивнул Франсуа.
В тот же вечер, запершись у себя в комнате, Вийон сочинил балладу в честь супруги Робера д’Эстутвиля, причем он сделал небольшой поэтический фокус и первую строфу написал как акростих, чтобы дама порадовалась и восхитилась, прочтя свое имя по первым буквам строк. Амбруаза де Лоре, или, как называли ее в Париже, «превотша», была величайшей любительницей и ценительницей поэзии. В своем доме она устраивала большие приемы, где приглашенных гостей, принадлежащих к самым лучшим фамилиям, встречали и принимали со всей возможной куртуазностью.
Держа в руках свое сочинение, Франсуа, одетый бедно, но аккуратно, явился в дом прево и заявил, что его ждут. Слуга провел его через анфиладу богато украшенных и расписанных просторных комнат в залу, где стоял в окружении дам Робер д’Эстутвиль, который поначалу не мог взять в толк, кто пришел к нему и чего он хочет.
Наконец разобравшись, он недовольным голосом бросил Вийону:
— Я хотел видеть тебя утром, а не сейчас.
— А я не понял, — изображая безмерное смущение, объяснил Франсуа.
— Ладно, поверим, — буркнул прево. — Насколько я тебя знаю, ты понадеялся избежать выволочки. Зря. Свое ты получишь по полной мере. Идем-ка со мной. Сейчас мы с тобой разберемся. — И, подведя Франсуа к дамам, прево объявил с улыбкой: — Позвольте представить вам: самый беспокойный и вредный школяр в Париже. Это он украл камень «Говеха черта». Как видите, он даже не отрицает этого.
Смущенный Франсуа промолвил:
— Если бы я знал, что мне придется устыдиться этого перед столь блистательным собранием, я ни за что не стал бы этого делать.
— Поди ж ты! — удивился Робер д’Эстутвиль. — Я и не знал, что он такой куртуазный. Он, оказывается, за словом в карман не полезет. А что это за бумага у тебя свернута? Прошение?
— Мессир, — пробормотал Франсуа, — я не смею…
— Давай сюда, — приказал прево, развернул лист дрянной бумаги, бросил на нее взгляд и удивленно спросил: — Что такое? Это никак стихи? Ты что, поэт?
