— Да что тут опровергать, — буркнул школяр. — Я в точности таков, как вы меня обрисовали. И не стоит вам волноваться, дядюшка. Ежели человек выбрал свой путь, не надо мешать ему идти им. Всегда может подвернуться случай исправиться. Ведь жизнь человеческая полосатая: то черная полоса, то белая.
— Да что ты такое несешь?
Франсуа умолк, постарался овладеть собой и вдруг, обойдя дядюшку, который с горестным изумлением смотрел на него, усталым шагом поднялся по лестнице, вошел к себе в комнату и с грохотом захлопнул дверь.
— Чудовище! — прошептал почтенный каноник, исполненный отчаяния. — Он погиб. Из него сделали злодея! Боже мой, как его спасти?
На следующий день, расстроенный и напуганный, мэтр Гийом нанес визит прево и поделился с ним своими опасениями. Робер д’Эстутвиль, хорошо знавший каноника, не прерывал его, дав выговориться, и только делал какие-то заметки. А когда тот закончил, прево сказал, что только из уважения к почтенному канонику не станет давать делу хода, но при условии, что Франсуа одумается и пообещает вести себя спокойно.
— Приведите его ко мне, — суровым тоном добавил он. — Я ему сделаю внушение, и все будет хорошо.
Однако Франсуа отказался идти к прево, заявив, что ежели тот желает поговорить с ним, то пусть непосредственно прикажет ему явиться к себе. А самому идти к нему без гарантий, что оттуда тебя выпустят, дураков нет. И ни на какие уговоры Франсуа не поддавался. Он прекрасно обойдется без внушений и наставлений этого вельможи.
— Но ведь он не желает тебе зла! — объяснял племяннику мэтр Гийом. — Поверь мне. Это добрый и миролюбивый человек. И к тебе хорошо расположен.
— Вот вам еще одна причина не идти к нему и не портить ему настроения. А ну как я рассержу его каким-нибудь своим высказыванием, и он из доброго и миролюбивого человека превратится в злобного и раздраженного?
— Ты неисправим!
— Нет, дядя, я такой, какой есть, и веду себя так, как должен вести. Даже постарайся я выставить себя в хорошем свете, я ничего не добьюсь. Ну а что до требований учтивости, извинитесь за меня перед этим благородным человеком. Скажите, что я заболел и посещу его позже.
— Когда же?
— А никогда!
Однако история с похищенным межевым камнем переросла в настоящий скандал, и Франсуа уже не знал, что думать. М-ль де Брюйер подняла чудовищный шум, кричала об ущербе, каковой причинили ей, и забрасывала превотство жалобами, в которых требовала, чтобы это дело было рассмотрено в парламенте
