Когда она была одна, она беседовала с Федерико, говоря за себя и за него.
Обычно она начинала с робкого упрека:
— Где ты пропадал так долго, милый?
Каждый раз он находил другую причину для оправдания:
— Был по поручению Дульсины во Франции…
Или:
— Срочные дела задержали меня в Торонто…
— Ты не забыл, что прошло уже два года и мне пора рожать?
— Нет, дорогая, не забыл, но, пожалуйста, отложи это до моего возвращения из Техаса.
Роза с печалью наблюдала за новым ее умопомрачением и не пыталась объяснять ей ее заблуждение.
— Роза, как ты думаешь, — спрашивала она, — эта распашонка будет впору моему младенчику?
— Я думаю, она подойдет…
— Ведь ему уже в моем животе два года…
— Эта распашонка как раз для двухлетнего, — говорила Роза, заливаясь слезами.
— Почему ты плачешь?
— У меня разболелся зуб.
— Лучше всего полоскать шалфеем. Федерико обещал скоро вернуться из Техаса, и я приступлю к родам…
Совершенно по-другому вела себя Дульсина, злобно вымещая на несчастной сестре всю свою неистощимую ненависть.
— Дульсина, скажи, дорогая, долго ли мне осталось до родов? — спросила Кандида у маски.
— Безумная! Неужели ты забыла, что выкинула своего ребенка, прижитого от моего мужа? — ответила Дульсина.
— Я не понимаю тебя… Федерико сказал…
— Федерико мертв! Я застрелила его вот этой рукой!
— Какие глупые у тебя шутки. Федерико сказал, чтобы я повременила до его возвращения из Техаса.
— О каком ребенке ты говоришь?! Да он протух бы в тебе за это время!
Несчастная пересказала слова Дульсины Розе.
— Она говорит, что моего ребеночка давно нет во мне, но я ведь чувствую, что есть! — На глазах ее выступили слезы.
Этого Роза не могла перенести.
Она ни разу не видела Дульсину после ее выхода из тюрьмы.
Взбешенная ее поведением, Роза без стука вошла в ее комнату.
Вид маски ужаснул ее. Розе стало жалко затворницу, но первые ее слова вернули ее к действительности.
— Как ты смела, дрянь, переступить порог моей комнаты! — властно крикнула маска.
— Дульсина, я пришла попросить тебя…
— Я не хочу тебя слушать! Вон!
— Оставь в покое Кандиду, ведь она не в себе.
— Не вмешивайся в семейные дела Линаресов!
— Дульсина, я понимаю, как тебе плохо…
— Ты ошибаешься! Несмотря на случившееся, я не чувствую себя обиженной. Я твердо стою на ногах в своем доме, а ты здесь чужая!
— Я прошу тебя лишь об одном, оставь в покое Кандиду! — твердо сказала Роза и выбежала, хлопнув дверью.
Если бы можно было заглянуть под маску, глазам открылась бы омерзительная улыбка удовлетворения, комкавшая то, что раньше было губами Дульсины…
