— Ну-ну, — холодно сказала Магдалэна, — ты со всякими фантазиями людям чай пить мешаешь.
— Что вы! Наоборот! Я это очень понимаю, — быстро сказал Степан. Он с сочувствием слушал старика и в то же время почему-то не переставал следить за тем, как двигались, переставляя посуду, отламывали хлеб или спокойно отдыхали, облокотившись о край стола, тонкие руки девушки в коротких рукавчиках пузыриками.
Аляна сидела против него, прислушиваясь и приглядываясь до того внимательно, что не заметила, как голова у нее по привычке совсем склонилась к плечу, а пухлые губы простовато, по-детски приоткрылись…
Опять, профессору Юстасу Даумантасу снится, что поезд вот-вот должен отойти, а он никак не может отыскать свой вагон. В последнюю минуту он с ужасом обнаруживает, что все его вещи — воротнички, белье, платье — грудой лежат около чемодана, прямо на платформе. Поезд трогается. Юстас делает отчаянную попытку вскочить на ходу. Площадка вагона медленно проплывает мимо, надо сделать всего один шаг, но ноги не слушаются, и поезд, ускоряя ход, уходит… уходит!.. Измученный борьбой, он наконец просыпается и приоткрывает глаза с надеждой, что наступило утро и пора вставать.
В комнате глубокая ночь. Даже щель в занавеске не обозначилась еще серой полоской, и он поскорее снова закрывает глаза в страхе, что больше ему не заснуть. Он поворачивается на бок и ровно, глубоко дышит, стараясь обмануть самого себя. Но голова уже проснулась и начала работать, как будто затикали пущенные в ход часы.
Он думает: в молодости сон похож на большое, теплое одеяло, укутывающее тебя целиком, с головой. В старости — на коротенький дырявый пледик, под которым дремлешь кое-как и сквозь сон чувствуешь, как стынут высунувшиеся ноги и поддувает под спину…
Ну, ясное дело, раз в голову полезли всякие сравнения, теперь не заснуть до утра…
Профессор перестал сопротивляться, и тотчас знакомые мысли со всех сторон начали сбегаться к нему, торопливо, как голодные цыплята на корм.
Кто он такой, в конце концов? Неразумный, вечно недовольный старик — только и всего. Он живет на покое, доживает свой век. Давно бы пора позабыть, что когда-то он преподавал какую-то науку — ненужную, потому что его ученики не находили себе работы по специальности. Нужно позабыть, что, бросив преподавание, он занялся своими собственными сумасбродными планами, которые тоже никому не пригодились. Все это было давно, все уже прошло: и борьба и надежды. Примириться, успокоиться — вот что нужно. Он стар и хочет покоя. Он должен хотеть покоя.
