Похлопав по ручке кресла, я сказал:
— А коллега Юст здесь тоже сиживал?
Эрих, не прерывая работы, бросил на меня быстрый взгляд.
— Он никогда здесь не сидел, — буркнул он. — У него выдержки не хватало, он только мешался.
Эрих вынул ключ из тисков и стал рассматривать его против света.
— Да, история с Юстом тебя здорово задела, а?
— А кого из нас она не задела?
— Правда, правда, — согласился Эрих, вновь вставляя ключ в тиски, — но каждого по-своему.
Он продолжал опиливать ключ, и пронзительный визг металла был мне сейчас особенно неприятен.
Я насторожился, в словах Эриха слышались раздражение и досада.
— Что значит «каждого по-своему»?
Эрих отложил напильник. Худощавый, с живым смуглым лицом, он смахивал на южанина. А на самом деле был родом из Штральзунда.
— Трус, свою жизнь — да псу под хвост, и еще сколько вреда принес. Ребятишкам.
— Но ведь обстоятельства нам неизвестны, Эрих, — возразил я.
— Обстоятельства? Знаешь, я могу порассказать тебе об обстоятельствах, в которых, к примеру, оказался я, когда не раз и не два вполне мог расстаться с жизнью. Э, разве тебе такие обстоятельства не знакомы?
Над этим я как-то не задумывался, считал, что мне еще не приходилось попадать в столь безвыходное положение, когда ничего не остается другого, как расстаться с жизнью.
А ведь были и в моей жизни обстоятельства, когда я не видел выхода, когда мне одного хотелось — околеть. Я вспомнил особенно отчетливо три дня мучительной жажды летом сорок пятого. Мы, военнопленные, проезжали по территории, все колодцы и источники которой были отравлены. Каждый из нас получал в день одну-единственную кружку воды. Но как-то раз наш вагон прицепили сразу же за паровозом. И на какой-то станции в котел стали заливать воду, негодную для питья, смертоносную. Я чуть не свихнулся за своим решетчатым окошком. И напился бы этой воды, если бы до нее дотянулся, я пил бы и пил ее, хоть и знал наверняка, что подохну. Я был тогда в одной из тех пограничных ситуаций, судить о которых человек может только куда позже. Но мои обстоятельства были иными, чем у Юста. Иными? Я же не знал, в какой ситуации оказался Манфред, какие его угнетали обстоятельства. Этого никто не знал.
Эрих сказал:
— Три дня меня носило на плоту по Северному морю. Мне надо было только разжать пальцы, и я бы отмучился.
Я промолчал, он, пожалуй, оказался в такой же ситуации, что и я. Нет, все-таки нет. Нельзя недооценивать самообладания Эриха. Едва не помешавшись от жажды, я бы выпил отравленной воды. А Эрих не разжал пальцы, он боролся за свою жизнь.
