Коллинз выругался и отвернулся.
Стрельба на «Крюгере» прекратилась, было слышно, как запела боцманская дудка, по палубе затопали.
Коллинз слез с бочек, сел у комингса, снял фланелевку, оторвал рукав от нижней рубашки и начал натуго перетягивать голову, рана на затылке была рваной, саднила, густо сочилась.
За дверью что-то заскреблось, зазвенело. Коллинз криво усмехнулся, сейчас откроют замок, и на этом все кончится.
Но тут он увидел, что дверь отходит постепенно, в щель просовывается конец ломика. Крякнуло — дверь отошла. В проеме стоял Шер, ухмылялся.
— Давай удирай, парень, — сказал он. — Пока «чиф» победу празднует. До берега мили полторы. Вот, бери…
Он бросил капковый спасательный пояс к ногам Коллинза, прислушался тревожно и метнулся прочь…
Коммодор Норрис был недоволен операцией. Конечно, с безопасной дистанции он умело расстрелял и потопил три красных миноносца и их старую, нелепую плавучую батарею, высадил десант и поднял над Александрово-фортом «Юнион-Джек», но основные силы красного флота сумели ускользнуть и уйти из-под удара назад, на свой двенадцатифутовый рейд у устья Волги. Там у них ловко поставленные минные поля, там сохранена огневая сила и основные корабли. Волга снова закрыта.
В Петровск и Баку коммодор отправил посыльные суда с победными реляциями, но сам великолепно понимал, что главного он так и не сделал.
И еще подлинное потрясение переживал коммодор от того, что оказался изменник среди экипажа и что выпустил его из-под ареста кто-то тоже свой. Это было так неожиданно, что, кажется впервые, сэр Норрис заметил то, чего не замечал раньше: матросы ведут себя непонятно. Была блистательная военная победа, и они отлично стреляли, но не было привычной радости мужчин, разбивших врага.
Не было смеха, крепких словечек, рассказов о том, что и как увидел тот или иной матрос в бою.
Корабль был странно тихим, команда угрюмо молчала.
К спуску флага коммодор приказал снова выдать по двойной порции рома. Боцман доложил, что многие к рому не прикоснулись. Просто повыплескивали за борт. Это было нарушением вековой традиции британского флота, но в то же время за это не накажешь.
Все было на корабле как обычно, и ничего обычного уже не было на корабле. В тот вечер службы исполнялись, но исполнялись так медленно и лениво, словно корабль поразила сонная болезнь. Чуть заметный шепоток постоянно сопровождал Норриса, когда он шагал по палубам. После отбоя озадаченный коммодор решил спуститься в кубрики. Нужно было показать всем, что он уверен и спокоен, нужно было, чтобы все увидели — коммодор остается коммодором. В кубрик на баке он не счел нужным заходить, там помещалась русская часть команды. Их он презирал.
