— Документы! — хрипло повторил он.
Щепкин вынул из кармана комбинезона книжечку.
— Вы что, знаков не видите? — спросил он.
Тот покосился в сторону аэроплана.
— Звезды на чем угодно намалевать можно…
— Сами рассудите, с чего бы белогвардейцам вам посылать еду? А здесь (Щепкин тронул мешок под ногами) консервы, табак! Все такое. В штаарме волнуются, как вы?
— А эти… иуды? Накормили их?
— Не знаю.
Он протянул документ Щепкину, шевельнул нелепо огромными, потрескавшимися губами:
— Чего смотришь? Опух я… Обыкновенная голодная водянка. Вон три дня назад последнего песика скушали. Без соли.
На земле лежала лохматая шкурка.
— Фамилия моя Коняев. Батальоном командовал. Чего смотришь? Батальон мой вон там весь остался… — он мотнул головой на белые пески. — Зимой еще. Так что нас здесь теперича — пятеро. — Оглянулся, позвал:
— Можно выходить.
Из мазанок вышли еще четверо. Обтянутые серой кожей скулы, проваленные глаза. Они шли пошатываясь, поддерживая друг друга, не сводили глаз с мешка.
Больше всего поразили Щепкина начищенные до глянца ботинки, ровная линия обмоток, блеск пуговиц, надраенных медных пряжек на поясах.
— Вот, — сказал Коняев. — Ходить стараемся. Если ляжешь — гроб, могила.
Только теперь Щепкин заметил, что вдоль внутренней стороны вала аккуратно расставлены прикрытые мешковиной пулеметы.
— Оружия у нас до черта! — понял его по-своему Коняев. — Оружия мы им не отдали. Которым шоколад потребовался. Тут — порядок. Помоги-ка! А то нам слабо!
Он кивнул на мешок с припасами. Щепкин поддержал его. Они вошли в мазанку.
Здесь было чисто. Глиняный пол был подметен и опрыскан водой. В углу в штабельке стояли цинки с патронами, ящики гранат, ленты висели по стенам. Щепкин высыпал на стол припасы. Консервные банки раскатились.
Коняев отодвинул в сторону одну из них, твердо сказал:
— Вот эту съедим сегодня. На всех. Не более. Иначе помрем! А нам помирать нельзя! Не имеем права! У нас ведь, товарищ авиатор, пост особенный. Вроде бы вокруг пустынная местность и ход свободный. Только ни одно, даже самое крупное воинское соединение, мимо нас от Гурьева на Астрахань пройти не может. Коней ведь поить надо, конников тоже. А колодец со сладкой водой у нас здесь один в окружности шестидесяти семи верст. По циркулю. Сухость и соль кругом! Мы ведь чего больше всего боялись? Разнюхают казачки, что нас пятеро, накатят. А теперь, раз еда, все в нормальном состоянии.
— А если придут?
— Встретим, — сказал он. — На случай нападения колодец у нас минирован. Кто последний останется — завалит. Так решили. А без водопоя им ходу нет.
