— Чего уж!
«Фарман» затрясло, покатили на взлет. От мерного треска мотора Афанасия сначала вроде бы даже в дрему кинуло. Но свежий острый ветер толкался со всех сторон, щипал щеки. Перед Афанасием, сидевшим лицом к хвосту, чадил стоячий мотор, сиял круг винта, качалась решетчатая ферма, хвостовые, обтянутые перкалем рули выгибались от напора воздуха, как парус.
Чуть привыкнув, Афанасий огляделся и даже задохнулся от красоты. На желтой земле внизу, как зеркала, блестели сухие солонцы, синяя тень от аэроплана прыгала по ним. Воздух был чист и прозрачен, как хорошо промытое окно. Весь мир разом раздвинулся, стал свободным и огромным. К горизонтам земля бурела, по линии окоема стояли белые, высокие, как башни, облака. В прозрачном просторе дышалось легко, пыль, гарь, дым остались внизу. Только иногда сладко и тошнотворно доносило запах выхлопа.
Афанасий забыл, зачем летит. В первый раз за все это время в душу, не тронутую испугом, как тогда, когда летел в первый раз, вонзилось сладостное, пьянящее ощущение полета. «Фарман» дрожал, как рысак на хорошем скаку, время от времени его подбрасывало воздушными токами, и тогда сердце на миг замирало, как на санках, когда летишь с крутого берега, весь в снегу, на лед реки и швыряет тебя куда-то в небо. Ах, хорошо!
Чудные звуки заставили Афанасия отогнуть ухо шлема. Он не понял сначала, откуда они идут: потом разобрал. Воздух пронизывал дырявые жестянки, сваленные под ногами, насвистывал в них, как на флейте. Жестянки пели по-разному, то низким, гудящим басом, то тонкими, нежными голосами. Целый оркестр, лучше духового — вот смех!
Афанасий приподнял одну из жестянок. Сильный поток воздуха резанул по ней. И от истошного, дикого вопля Афанасий вздрогнул. Не верилось, что это орет обычная дырявая жестянка, столько свирепой муки, вибрирующей тоски было в этом оглушительном непонятном вое, словно сама смерть кричала, предупреждая: «Я здесь!»
Жестянку вырвало из рук, унесло. Афанасий сердито сплюнул. И тут Щепкин, не оборачиваясь, толкнул его в плечо. Афанасий торопливо вытащил из полотняного мешка бомбу, положил ее на колени, взял в руку привязанные шпагатом к запястью плоскогубцы и только тогда глянул вниз.
По белой пыльной полосе плотной темной массой двигалась колонна конницы. Как будто гусеница ползла по земле, играя темной шкуркой.
Ничего сделать Афанасий не успел, колонна промелькнула и унеслась назад. Щепкин, обернувшись, что-то свирепо заорал. Погрозил кулаком. Пока, чуть накреня «фарман», разворачивался, Афанасий, орудуя плоскогубцами, успел приготовить бомбу. На землю не смотрел, просто ждал тычка-сигнала. Как только тот саданул в спину, бросил первую, за нею, помогая зубами, готовил остальные бомбы и бросал, переваливаясь через борт.
