Свентицкий вскочил, начал махать папахой и даже закричал приветственно.
Коняев спросил, с чего это он буйствует.
— Что, я не имею права радоваться? — сказал Леон.
— Радоваться радуйся… — сказал Коняев. — Но если бросишь пулемет, разговор будет короткий!
Он выразительно коснулся кармана шинели, бугрившегося от нагана.
— Это же глупо! — сказал Свентицкий. — Почему я его должен бросить?
Коняев усмехнулся:
— Ты на поверхности земли не дрался! И боя не понимаешь… Можешь и струсить с непривычки. Ладно, набивай диски, паря! Потом поздно будет!
…До полудня тачанка стояла на задах поселка, за хатами.
Справа и слева по железной дороге, там, где Коняев разобрал рельсы, передовые охранения уже завязали драку.
Леон прислушивался к трескотне далекого боя. Коняев уехал верхом, не появлялся. Солнце пригревало. Под тачанкой греблась в пыли курица. Ездовые нервно зевали. Кони хрустели овсом, мотая подвешенными к мордам торбами. Свентицкий бродил по огороду, смотрел на небо. «Фарман» вернулся, пошел на посадку. Леон выдернул из грядки морковку, обтер ее, вкусно похрумкал.
Хаты были пустыми, население ушло от битвы, бросив все. Свентицкий влез от нечего делать на дувал, посмотрел из-под ладони. На западе степь миражила, ничего толком разглядеть было нельзя.
Из траншей, опоясавших поселок, вылезли любопытные. Сидели, стояли, глазели в сторону боя. В балочке виднелась батарея. Раз в полчаса ухало орудие. Куда стреляют — не поймешь.
На солнце серебрилась, летя, паутина.
Казалось, так будет всегда и ничего не произойдет. Но вот из дрожащего марева показалась телега. Она ехала очень медленно, когда стало возможно разглядеть, Леон понял: раненых везут. Те, кто мог, шли, уцепившись за телегу, чтобы не падать.
Не успела телега скрыться за хатами, как со стороны степи побежали люди. Оглядываясь, волочили карабины за ремни. Попрыгали в траншеи. На краю поселка звонко хлопнуло, разгораясь, затрещала камышовая крыша. Ветер задувал несильно, но гасить пожар было некому. Огонь желтой веселой белкой прыгал с крыши на крышу, весь край поселка разом вздыбился в красновато-бесцветном пламени, белом камышовом дыме.
Коняев подлетел на взмыленном жеребце откуда-то сбоку, от скирды, на которой сидело командование. Свалился с седла, отцепил флягу с пояса одного из ездовых, напился. Все внимательно смотрели, как по его крепкому подбородку стекает вода.
— Куда смотрите? — сказал он. — Туда смотрите!
Все разом обернулись. Слева и сзади по кромке степи двигалась зеленоватая полоска. Ее разбивали темные, зыбкие пятна, выносились вперед.
