— Мои запасы — капля в море! Каждый несет свой крест! В чем вы меня обвиняете? Я выполнял свой долг отца семейства… Возможно, это эгоистично, но вы, что же, предпочли бы, чтобы с голоду умерла моя семья? Неужели этого нельзя понять? По-человечески?
— Понять-то можно все… — задумчиво сказал Молочков. — Простить? Не знаю. Сегодня у вас в лазарете померло шестеро раненых. Элементарный сепсис. Йоду нет! А у вас тут — аптека! Так что собирайте вещички! Вы арестованы!
Богородский налился кровью, встал и неожиданно, рвя воротник, захрипел:
— Прокли-на-а-ю!..
Щепкин ожидал, что Маняшин дед окажется таким же огромным, как и его внучка. Но дедуля был невидным, сухоньким, этакий стручок, пересохший от древности. Только глазки из-под седой лохматости бровок глянули пытливо, с детской ясностью. Дедуля отложил здоровенную иглу-крюк, которой затягивал дыры в сети (гнилой бредешок был распялен по стенке домика), сказал Щепкину:
— Сидай!
Полез в подпол.
Маняша выставила на стол миску с солеными огурцами:
— Извиняй, больше ничего нету! Вина много, а так — голодуем. Вот, знакомься.
На стенке в углу в одной рамочке было натыкано множество желтых фотографических карточек. Лица на них были одинаково торжественно-испуганными.
— Тут — мама. Это — батяня. Померши они. Это тетя Миля. Вот — Фрося. А это Егор. Братик. Только, где он теперь, никто не знает. Пораскидало… А это я!
Щепкин улыбнулся. На карточке была длинная, тощая девица с обритой наголо головой, заледеневшими от испуга глазами.
— Чего скалишься? — обиделась Маняша. — Это у меня был стригущий лишай. Всю дегтем мазали!
Под карточками на лавке, укрытая куском потертого синего бархата, стояла тульская гармошка с колокольчиками.
Дедуля явился из погреба с большой четвертной бутылью красного вина. Поставил на стол и строго сказал:
— Сами давили… Вроде церковного. Ты не смотри, краски в нем нет. Одна натуральность!
Они сели к столу. Маняша обтерла гармошку от пыли и подала деду. Разлила по фаянсовым чашкам вино. Щепкин хотел выпить, но дед остановил его:
— Ты, мил человек, тут в чужом дому, не прыгай! У нас свой порядок… Мы без музыки не вкушаем.
Он раздвинул мехи, заиграл «Среди долины ровныя». Колокольчики меленько и тонко позванивали, худые мехи пошипывали, пропуская воздух, но дедуля ловко бегал узловатыми пальцами по перламутровым пуговкам, сразу было видно, гармонист отменный.
Сыграв, он отставил гармошку, поднял чашку, вино в которой светилось ясно и чисто, рубиновым соком, вздохнул:
